Последняя
Шрифт:
Къельт улыбнулся:
– Храни у себя. Пригодится.
Тем же утром перевал закончился, для Эрсиль – чересчур быстро. На прощание тракт вполз по гребнистому отрогу, и внизу распростерлось графство Вирдхоль. Дождливой осенью здесь и не пахло. С гор спускались величественные хвойные леса, темными клиньями они рассекали море золотистых крон лиственных деревьев. Эльсул со своей мокрядью остался позади. Чистый воздух подрагивал в преддверии солнечного дня.
Впрочем, насладиться красотами Эрсиль не давали тяжкие думы. Самая увесистая из них была о том, что вот-вот
– Поэтому она не сдрейфила… – покачал головой Нтай. – А я грешил на то, что наш морок ее не обманул.
Встревожились все, особенно Эрсиль. И через полтора часа это обстоятельство к лучшему не изменилось…
– Ну же, Эрти, – снова поторопил Къельт. – Ничего трудного…
Они задержались в светлом, пронизанном косыми лучами бору, который был чудо как хорош: медовых оттенков хвоя толстым ковром, узорчатые папоротники в овражках, зеленые ершики хвоща на опушке… Погулять бы по нему пешком – но нет!
– Не бойся, при худшем раскладе – упадешь.
– И сломаю себе хребет, – подхватила Эрсиль.
– Всякая благовоспитанная девица должна уметь скакать верхом, – пропела Глия, вздернув подбородок.
«Без твоих напутствий, Живоглотница, нипочем не справляюсь! Тоже мне, благовоспитанная нашлась!» – невольно разгорячилась Эрсиль и пырнула каблуками неповинного, в общем-то, Тенька. Он, позвякивая колечками в уголках рта, отрешенно жевал удила, но от резкого обращения вздыбился и сорвался в галоп, вынуждая Эрсиль лихорадочно уцепиться за холку. Из-за Глиэны Эрсиль пребывала в гадостном настроении – иначе говоря, больше злилась, чем грустила, а посему махом приструнила коня, натянув узду.
– За что над скотинкой изгаляешься? – с постной физиономией упрекнул Нтай. – Ласково надо, бережно.
Эрсиль и без ветряка уже раскаялась. В порядке искупления она погладила мягкую гриву Тенька, а потом аккуратно надавила пятками на его округлые бока. Жеребец двинулся тряской рысью, все равно что тележка с разбитыми колесами. Под вечер Эрсиль приноровилась к его ходу и почти перестала неуклюже шлепаться на седло. Как ни крути, а повезло ей с Теньком: умный, покорный, только упрямится иногда и медлит, чтобы похрустеть мерзлой травкой, но кто же в этом мире безупречен?
Строптивый гнедой Курист перебирал ногами слева, на полкорпуса впереди. Его владелец, Къельт, наблюдал за Эрсиль: не отстает ли она, не болтается ли подобно студню, обессилев? Самой же Эрсиль льстило, что Къельт возле нее, а не с трещоткой Глией.
Ветряк замыкал процессию, Глиэна выступала в авангарде. Эрсиль тщательно осматривала ее на предмет вооружения, однако ничего нового не обнаружила. К поясу Глиэны была прикреплена сабля в черных изогнутых ножнах – короткая, около двадцати пяти дюймов. Еще позавчера Эрсиль приметила у Глии массивный, изукрашенный
Обогнав торговый обоз из семи полосатых фургонов, отряд с лету миновал придорожные деревеньки, а для ночлега Къельт облюбовал широкую поляну. Обрамлявшие ее дубы и клены устлали землю разноцветными листьями, точно багряно-медным лоскутным одеялом. Вдалеке запыленной лентой белел Северный тракт.
Вопреки опасениям Эрсиль, в засаду они не угодили. Глия вела себя обычно и опять хозяйничала на полевой кухне. Эрсиль суетилась в двух шагах от нее, изображая занятость и надзирая за поварихой: чтобы не подсыпала отравы в чечевичный суп.
К тому времени как все сытые и утомленные вольготно расположились у огня, по окрестностям расплескалась шелковистая тьма. Глию от дежурства освободили, заявив, что она печальная, изнуренная «и помятая» – беспощадно пригвоздил Нтай. Глия опрометью бросилась к своим котомкам, выскребла оттуда груду баночек, пузыречков и побежала к речушке на краю прогалины – умываться и мазаться «кремами из чудодейственных растений и ягод». Вернувшись, Глия растолковала всем, сколь губительно для юной кожи пламя в непосредственной близости, и улеглась спать в сторонке. Предварительно она натерла щеки тягучим малиново-крапчатым снадобьем.
«А не умыкнуть ли у нее пару склянок? Личико освежить…» – прикидывала Эрсиль. Но в коленях после длительной скачки ощущалась слабость, да и какое тут личико, если жить осталось с гулькин нос?
Ветряк мурлыкал песенку, мечтательно щурясь на вспыхивающие звезды. Къельт тыкал палкой головешки в золе. А Эрсиль млела от пряных осенних запахов и чертила пальцем завитки на шершавой коре дуба, что приютил ее под своими узловатыми ветвями. Этот лес Эрсиль нравился: он был стар и по-старчески добродушен.
– Нтай, – склоняясь к уху ветряка, прошептала Эрсиль, – прости за нескромность… но почему ты не захотел связываться с Глией? Э-э-э… я имею в виду…
Удивленный взгляд Нтая поверг Эрсиль в смущение, и она выпалила:
– Глия же такая роскошная дама!
Стоило Эрсиль разволноваться, как из нее лезла отменная белиберда! Къельт и Нтай расхохотались. Оказывается, Къельт тоже все слышал – вот стыд-то!
– Понимаешь, – фыркая, объяснил ветряк, – когда тебе сто тринадцать лет, ты немного по-другому оцениваешь некоторые вещи, чем в тринадцать лет или даже в тридцать три.
Откровение Нтая лишило Эрсиль дара речи – ненадолго.
– Это что же получается, – запинаясь, пробормотала она, – ты – трухлявый пенек?
– Трухлявый удалец, – хмыкнул Къельт.
– А тебе тогда двести? – обратилась к нему Эрсиль.
– Заблуждаешься. Восемьдесят четыре, – не утерпел Нтай. – А ты думала, чем угрюмее, тем взрослее?
Эрсиль ошеломленно кивнула.
– Так внемли же, дщерь из плоти и крови! – Ветряк патетически воздел руки к небесам, и Эрсиль испугалась, уж не припадок ли у него. – Истинная мудрость – это не тонна горьких мыслей, а легкость, веселье и простота!