Последствия старых ошибок
Шрифт:
Мог ли предположить провинциальный юноша, что столица не более чем аквариум с пираньями, окружение эрцога — сборище сановних идиотов, а сам отец уже слишком стар, чтобы вообще хоть чего–то хотеть? И бешеные дети Зимы понесли Энрихе в столицу, заставили терпеть два года светской муштры и унижений, пока его не сочли готовым быть представленным генетическому отцу. Два года пыток этикетом, понятиями о том, что подобает и не подобает, пыток жестоких, унизительных для его самости, когда тебе каждый день смеются в лицо, обсуждают каждый жест и поворот головы, каждую попытку судить о чем–то самостоятельно.
Но Энрихе выдержал. Он стал замкнут и сдержан, спрятал всё истинное в себе под маской учтивого
В награду Энрихе получил инженерат, полное отчуждение бывших друзей, презрение родовой аристократии и встречу с отцом, где и выяснилось, что испытания только начались…
— Ты должен твёрдо решить, Рико, настоящие ли те желания, что порождает твое ленивое я. Захочешь ли ты того же, если нужно будет пройти через физическую или нравственную боль… — эрцог кивнул подошедшему распорядителю. Распорядитель командовал двумя техниками, тащившими небольшой, в метр длиной, но, видимо тяжелый, зачехлённый прибор. — Я знаю, что ты сегодня не завтракал и не обедал. Скажи, ты испытываешь голод?
Энрихе, которому сегодня запретили есть, (как всегда без объяснений), был не просто голоден, а ещё и раздражён очередным идиотским запретом. Он энергично кивнул.
— Полагаешь то, что ты испытываешь, и есть голод? Это привычка избалованного человека, не более. Здоровый парень, вроде тебя, легко может провести без еды сутки–другие. Мало того, без еды и без особого дискомфорта. Ты должен сам себе это доказать, — Локье ещё раз кивнул распорядителю. Тот расчехлил стоящее на столе устройство, не ставшее от этой операции более узнаваемым. А ведь Энрихе закончил университет инженерии.
Юноша подошел к столу, посмотреть, что же это за штука. Эрцог — тоже.
Дав сыну визуально ознакомиться со странным приспособлением, больше всего похожим на какой–то хитрый капкан, или на железную нору с отверстием, Локьё вложил в жадно раскрытый «рот» машины руку. Она ушла чуть дальше локтя.
— Смотри, здесь всего одна кнопка. Устройство саморегулирующееся. Ты будешь получать ровно столько, сколько в состоянии вытерпеть. В первый раз я оставлю тебя здесь на один час. Одного. Всё это время ты должен будешь проверять любое возникающее у тебя желание. В основном, это будут голод и злость, как я понимаю. Ощутив голод, раздражение моими требованиями, желание не делать того, что тебе приказано и так далее. ЛЮБОЕ желание. Ты должен подойти к арктору и вложить руку. И нажать вот на эту кнопку.
Эрцог нажал, но не произошло, кажется, ничего.
— Попробуй, ты же голоден, это так?
Энрихе кивнул.
Он нерешительно погладил блестящий пластиковый бок, засунул в гладкое металлическое чрево руку, нащупав упор для ладони, и нажал на кнопку.
Боль, которая прошила его, к руке не имела никакого отношения. Потому, что, когда Энрихе выдернул руку, ничего не изменилось. Он ещё с минуту или две испытывал жжение и холод во всём его теле. Юношу трясло, зубы его стучали, и он не мог ничего сказать.
— Вот так арктор и действует, — спокойно констатировал эрцог. И непонятно было — сам он только прикасался к кнопке, или был настолько равнодушен к боли. — Голод ты ещё чувствуешь, Рико?
Парень помотал головой, ничего, кроме боли и холода он сейчас действительно не ощущал.
— А что ты чувствуешь? Недовольство, что я приказываю тебе вот так проводить время?
Энрихе снова помотал головой.
— Ну, это сейчас придёт, — усмехнулся эрцог. — Ты знаешь, ЧТО ты должен делать с желаниями и чувствами. Всё, работай над собой. Помни, что за тобой наблюдают не только люди, но и приборы. Если ты что–то
Юноша смотрел в закрывшуюся дверь, и в душе его поднималась незнакомая темная волна — смесь ярости, страха и безысходности.
Энрихе вспомнил, но в нём уже ничего не дрогнуло. Самовоспитание — штука так или иначе полезная, даже если методов ты не принимаешь.
Да он и не жалел уже о принятом решении. В доме отца Энрихе получил доступ к тому, что никогда не смог бы изучать, будучи «никем»: к паутине и занятиям с мастером, открывшим ему Вселенную. Все остальное — было только платой, только испытанием, которое следовало пройти. И то, что он узнавал теперь, стоило всех принесенных им жертв.
В боксе, где лежал отец, навязчиво пахло медикаментами. Отсутствие даже намёка на роскошь поражало: помещение было типовым, тесным, скудно обставленным, лишенным каких–либо личных предметов.
Эрцог принял сына лежа в постели, хотя и без медицинских свидетелей своей слабости.
Энрихе склонил голову в вежливом поклоне, протянул личные письма, которые ему поручили передать с оказией.
Иннеркрайт был высок, широкоплеч, внешне заметно похож на Локье лет 200 назад: прямой нос, выступающие скулы, холодноватый, отрешенный взгляд широко расставленных серых глаз. Был он похож и на капитана «Ворона», тот разве что зеленоглазый и уголки губ всё время приподнимаются в нахальной улыбке.
Локье кивнул сыну, размышляя про себя, отчего он опять вспомнил имперского капитана? Чем тот его зацепил? Чем он лучше Рико, поведение которого безупречно? Который глядит эрцогу в рот, а не глазеет по сторонам и улыбается, словно накурившийся ики. Где он, кстати, сейчас, этот хаго?
Эрцог с удивлением понял, что думает о капитане «Ворона» с непривычным теплом.
— Рико, — изголовье кровати поднялось, повинуясь мысленному приказу Локьё. — Подойди ближе, отбросим протокол.
Эрцога раздражали сейчас упорно соблюдаемые сыном положенные два метра. Он хотел, чтобы и этот наклонился к нему, и, может быть, даже коснулся плеча.
— Сядь рядом.
Энрихе подчинился, куда бы он делся.
«Такой же, в общем–то, щенок, — размышлял эрцог. — Немного постарше, но, учитывая провинциальное воспитание одного и военную карьеру другого — двадцать лет — разве это разница?»
— У меня будет для тебя два поручения, Рико, — Локьё вздохнул, мучительно перебирая слова в поисках нужных. — Официально — командование принял регент дома Аметиста, лорд Тауэнгибер. Но я опасаюсь, что и за сутки–двое моего послеоперационного покоя, его командование может иметь необратимые последствия… Я знаю, ты делаешь успехи в построении интуитивных моделей… Между Бгоро и реальностью нужен определённый буфер, который сдержит последствия его нервности, — Эрцог перевёл дыхание. — Рико, мне не нужно ухудшение отношений с имперцами. Бгоро задумал некий блицкриг, но кто–то должен проследить, как и куда будет расти мыслимое им «древо». И вовремя прекратить его рост, если потребуется. Быстрая победа — это прекрасно, но баланса с силами Империи мы добивались несколько лет, и, в случае нереальности задуманного регентом, откат в отношениях нам не нужен. Ты должен найти сегодня время и для медитации, и для того чтобы сориентироваться в фактически происходящих событиях. Помни — это опасно. Сегодняшнее равновесие стоило жизни эрцогу дома Аметиста. Не допускай перенапряжения, действуя психически. Всё, возможное для решения в реале, нужно решать в реале…