Последыш
Шрифт:
– Вот что, последний берсерк. Я хочу посмеяться. Над тобой. Над твоей глупостью, что вела таких, как ты, в походы за золотом, которое гораздо проще добывать у себя же дома. Но сперва я все же хочу узнать - как человек становится берсерком? Жрет грибы, и, если не сдох, то и стал?
"Три года. Три года в том странном распадке-овраге в лесу, куда отвел его знахарь. Там стояла древняя, черная изба в три венца, огромных, чудовищно толстых. Странно. До селения было не так и далеко, а никто не знал о таком месте и не видел его, и не слышал, и не находил. И не нашел за все три года, что провел там Бьёрн в компании, в услужении и в обучении у странного старика, у которого он так и не узнал никогда
– Что такое - берсерк в понимании берсерка? Ну? А потом я скажу тебе, что я с тобой сделаю.
"Война. Вот что это такое. А дальше - не твое дело" - Ответил Бьёрн, последний берсерк Норвегии.
– Да и Локи с тобой. Ты пойдешь со мной в море. Я иду далеко, старый пес, очень далеко! Ты пойдешь в аске, в челне, на канате, привязанном к моему драккару. Ты будешь получать еду и воду, а потом получишь запас воды и еды на девять дней, свой молот и я оставлю тебя в море, на твоей поганой Лебединой Дороге, ублюдок! Это случится не раньше, чем мой драккар уйдет от берега на пятнадцать дней пути! Мне весело, наконец-то. Голод, одиночество и жажда. "Прогулка" или "Орел" быстро кончаются. Я буду идти под парусом, а потом те годы, что мне остались, знать, что ты или болтаешься падалью на дне аска, или прыгнул за борт, чтобы утопиться и попал к Ран! Валгалла улыбнулась тебе, последний берсерк! На прощание.
Старика отвязали от столба, поставили на ноги. Он гулко кашлянул. Толпа, вывшая от восторга, стихла.
– Ты все-таки поквитался со мной. Трус, - последнее слово вылетело плевком в лицо, от которого нельзя укрыться. Впервые слышал Сван голос Бьёрна, голос, перекрывший шум толпы, голос, некогда перебивавший рев веселящегося в море Эгира.
Бьёрн презрительно отвернулся. Его увели.
Они сделали все так, как обещали. Аск шел на канате за драккаром, а скованный по рукам и ногам Бьёрн мог сидеть или лежать, как ему вздумается. Вечером аск подтаскивали к борту, кидали вниз куски сырого мяса или рыбы, лили воду в маленький бурдюк и спускали ему. Сырое и мало. Чтобы не завялил впрок. Они продолжали его бояться. А он молчал. Он и так много сказал тогда, на суде. Зря.
Дикий. Одинокий и дикий, он был счастлив, как давно не был. Вокруг было море. То, что это была казнь, его занимало мало. Боги решают, кого брать в Валгаллу, кого нет, что мог, он сделал, а там видно будет - упадет Радужный мост под его ногами, или он войдет под крышу, сделанную из щитов.
В пятнадцатый день аск подтащили к драккару днем. Торопятся. Надоело играть. Надоело бояться, мерзким страхом, что прячешь от себя сам - он слышал, что такой бывает.
Веревкой с крюком на конце его подхватили за цепь, сковавшую руки и подняли на борт.
– Я держу слово, - улыбнулся Сван, - сейчас в твой аск, дарю его тебе, спустят воду и еду. На девять дней. С тебя снимут железо, оставят руки связанными веревкой. Потом снова опустят в аск. И больше, мразь, никто о тебе и не вспомнит.
Дикий. Одинокий и дикий, он стерпел все. И снова оказался в аске. Ему скинули даже его старый плащ. Но не молот. Бьёрн молчал. Не хотел напоминать. Это было бы похоже на просьбу.
Бьерна спустили в аск, на сей раз подцепив крюком за веревку, стягивающую руки. А потом просто смотрели на него, от души потешаясь, некоторое время, глядя, как Бьерн торопится перетереть веревку, стягивавшую руки. Он успел, содрав себе кожу до мяса, успел перетереть ее о край борта аска, нового, сделанного наспех. С грубоватыми краями бортов. Он не хотел думать, о том, на что хотел бы надеяться.
– Эй!
– Донеслось с драккара, Сван снова вострубил в свое лебединое горло, - вот твой молот, Бьёрн! Чуть не забыл!
– И молот Бьёрна упал в волны. Не думая, старик прыгнул с аска в весеннюю воду, со связанными ногами.
– Вот и все, - усмехнулся франк, чье имя потом забыли.
– Все, - как-то устало согласился Сван.
– В расчете. И я не обманул его.
– Хевдинг!
– Рыкнул кто-то, подавившись изумлением. Сван резко повернулся к морю, к которому стоял спиной.
Из глубины, медленно, тяжело, поднималось что-то темное, что-то, что могло быть только одним - Бьёрном.
– Видимо, молот он не нашел, - усмехнулся франк и сделал знак лучникам, - если полезет на борт, стреляйте. Хватит с нас и бойни в горде.
Но Бьёрн и не думал всплывать. Темное пятно уходило к аску. Старик не собирался искушать судьбу, подумал франк.
Дикий. Дикий и одинокий, найдя в ледяной воде свой молот, погружавшийся в кладовые Ран, старик успел поймать его и подняться с ним на поверхность.
– Как это...
– начал было франк, но Сван молча обрубил канат, который связывал аск и драккар, а затем застучал гонг и драккар пошел своей дорогой, а Бьёрн, со своим молотом и запасом жизни на девять дней, остался на аске, в котором не было весел.
Дни уходили и приходили ночи, чтобы стать днями. О Бьёрне уже надоело болтать даже досужим жителям горда. Сван давно вернулся из своего похода, который, собственно, кончился, как только Бьёрн скрылся из вида - драккар развернулся и по дуге ушел домой. Никому не нужный ни при жизни, ни после смерти берсерк снился ему ночами, подыхающий, обезумевший, хлебающий морскую воду - и, наконец, мертвый. И Сван смеялся во сне. И просыпался в хорошем расположении духа.
...Дверь тихо скрипнула, Сван поднял голову. На пороге, ночью, пройдя сквозь стражу и собак, стоял Бьёрн. Дух. Неистовый дух берсерка нашел его. Вернулся. Что теперь?!
Дух тяжело ступил на половицу, скрипнувшую под его ногой и страх, сломавший было Свана, чуть ослабел, чтобы затем накатить снова. Это не дух! Только теперь разглядел он, как исхудал Бьёрн, но молот по-прежнему легко лежал в его руке.
– Как?!
– Только и вымолвил Сван, протягивая к Бьёрну руки, моля, заклиная, не о пощаде, об ответе, о простом ответе.
"Дурак. Трус. Ты оставил мне плащ, канат - всю его длину, обрубив у своего борта, доски лавки в аске, плащ и еды на девять дней! Ты всерьез думал, что я не смогу наловить рыбы, высасывая из нее соки, так как весной она идет на все съедобное, устав от зимы, а еды мне оставили на девять дней! Девять фунтов приманки, дурак! Ты серьезно думал, что мне не хватит доски, чтобы грести? И плаща, которым я ловил ветер, стоя на дне, расставив руки крестом, пока хватало сил? Нет, ты серьезно думал, что я не вернусь? Что я не найду дорогу домой?" - Отвечал Бьёрн, по обыкновению, молча.