Послесловие
Шрифт:
А как те, кто о ней никогда не узнает?!!…
— Пойдем в ресторан, накатим, — не предложил — приказал и, попер в толпу. Санин поднялся и пошел за ним.
Первую молча выпили, не чокаясь. Вторую следом, почти без паузы, глуша воспоминания, а по третьей пошло, в руки стопки взяли и друг на друга уставились:
— Так мы быстро надеремся, — усмехнулся криво Дроздов. Паршивая ухмылка вышла, тоскливая.
— Мечта, — поморщился Николай. — Валюха зверь у меня, пить не дает.
— Женат? — прищурился. Санин тяжело посмотрел на него, помолчал и глухо выдал:
— Женат. Жену знаешь. А Валюха —
— Это пышка такая?
— Худышка, — залил в рот алкоголь.
— А мать как?
Санин папироску взял, размял и головой качнул.
Дрозд взгляд опустил, кивнул с пониманием и выпил. Пожевал соленых огурцов и спросил:
— Женат — с Леной сладились?
— Да, — принялся за соленые помидорчики. — Твои как?
Санька хмуро смотрел на него, словно и не слышал вопроса — ответ переваривал.
— Нормально, — отмахнулся.
— Где служил — то? Мы Белоруссию брали, я все тебя встретить ожидал. Но сколько не спрашивал у партизан, никто не знал.
— Мы зону держали партизанскую. Ранило, как раз наши войска пошли. Госпиталь. Потом первый Украинский.
— Стоп, вы же с нами Берлин брали.
— Было, — кивнул. — Я даже на рейхстаге расписался: Помню! Знак Лене… Ладно, давай еще, — разлил водку по рюмкам.
— Уволился когда?
— В июле. Ты не спрашиваешь, допрашиваешь, — хмыкнул и посерьезнел. — Сам-то как? Я тогда уверен был — убило тебя. Ленка не верила, представляешь? Думал, сдвинулась по контузии. В отряд пришли, она вовсе — Санина. Верила она, — посмотрел на друга с тоской. — Любила тебя.
Лучше б молчал.
Николай лицом закаменел, молча выпил водки и смотрит перед собой:
— Я тоже думал — погибла. А когда в сорок третьем ее к нам лейтенантом разведки кинули… посидел.
Затылок огладил — не рассказать всего, слов таких нет.
Так и сидел с мрачной физиономии перед собой глядя. Радостно должно быть — друзья встретились. А радость как искра вспыхнула и погасла, и опять тьма в душе, пустота.
— Сука война, фашисты гребанные, чтобы им… Об одном жалею — не разровняли мы Германию, а надо было. Чтобы веками ничего не росло и ни одного ублюдка не рождалось! — по столу грохнул Дрозд.
— Нормальные-то немцы причем? — глянул на него Коля. — Трусов и предателей и среди наших хватало, так и среди немцев немало нормальных. Встречались твари среди мирного населения. Да не жить им. Все равно удавят. Свои же.
— И правильно!
— Но остальные не причем. Антифашистов хватало и хватает.
— Может, — кивнул, а взгляд стеклянный. — Только я и другое знаю… Ты гетто видел? — уставился на друга. Тот смотрел, ждал, что скажет. — Не видел, — понял. — А мне довелось. Согнали тысячи евреев как скот в загон и каждому желтую звезду на спину и на грудь. Стрелять удобно, не промахнешься. Тысячи людей. А потом санитарный день и никого нет. Всех вывезли и расстреляли. Новых загнали. Опять расстреляли. Или «душегубки». Ходит машина по городу по дороге едет. Солдаты хватают, кто под руку попадет и туда. Как набьют полно — газ пустят. К опушке или к оврагу и трупы туда. За новой партией поехали. И просто так. Обыденно. Я все сначала думал, что это колониальная война, но как-то быстро само дошло — ни черта! Эти бессмысленные убийства аргумент только одному — фашисты воюют против самой жизни. Им по хрену было кто, за что. Без всякий метании — выстрел и все. А детей даже не стреляли — пули экономили. Об угол
Николай рюмку ему пододвинул, не в силах больше слушать — злость в душе бурлила.
— Выпей.
— Думаешь, поможет? — прищурил глаз, скривив губы. — Мне это никогда не забыть, сколько не выпей. Как и мыло из человеческого жира. Ты можешь это себе представить? Из человека — мыло делать? Вот ведь педантичность! Безотходное производство! — грохнул по столу кулаком. И затих, взгляды посетителей почувствовав. Одарил ответным, таким, что моментально о его существовании все вокруг забыли.
Николай закурил, решив тему сменить, а то в паре с Санькой разнесет сейчас ресторан к чертям, а он тут причем? Столы эти, стулья, люди, что празднуют победу?
— Васю Голушко помнишь?
— Васю?
— Да, выходил с нами в сорок первом, хозяйственный такой, как хомяк "все пригодится".
— Ну?
— Без ноги. Но жив.
— Дааа…Антона помнишь? Зек. Погиб. В отряде с нами был.
— Знаю, Лена рассказывала.
Смолкли и закурили.
Никакого позитива, как и куда не уходи в разговоре.
Молчали и пили. К ночи все изыскания «светлых» тем были оставлены за безуспешностью.
Домой в обнимку шли. Одна радость была у Дроздова — Санин жив, одна у Санина — Дроздов жив. Но это даже странным казалось.
— Кульбит судьба выдала. А на черта, Коль? — пьяно допытывался Саша.
— Тот же вопрос.
— Ничего не взяло, ты посмотри!
— Ты ко мне работать иди.
— Кто пустит — то?
— Я добьюсь.
— Давай! — кивнул. — Чтобы опять вместе, да?
— Да!
Руки сжали друг другу, словно силами мерились, только шатало асфальт отчего-то.
— Тогда до завтра.
— Приду, — с трудом соображая, кивнул Дрозд.
Санин палец выставил: обещал, помни!
— Осторожно двигай. У нас еще осадное положение не отменили, заметут патрули.
— Не заметут.
— Все. Ты налево, я направо.
— Угу, — заверил и развернулся как на плацу, почеканил нетвердый шаг. Коля проводил его взглядом и шатаясь пошел к своему дому.
В квартиру осторожно прокрадывался, чтобы Валечку не разбудить, но только дверь входную прикрыл, свет сам включился. Николай обернулся и встретился с осуждающим взглядом сестры. Смотрела та как мать, и похожи были страсть, а может, спьяну казалось?
Но как давным-давно, после первой получки еще зеленым пацаном наквашенный пришел, изобразил совершенно трезвого и тут же выдал аргумент против всех нагоняев:
— Сашку Дроздова встретил! Герой! Живой! — сообщил гордо.
Валя минут пять молчала, разглядывая брата, обида с жалостью в ней боролись. Последняя победила:
— Совести у тебя нет, Колючка! Знаешь, который час? Два ночи! А мне в шесть вставать!
— Так и мне! Не, а ты чего завелась-то?! Ты мне жена?! Мать?! — возмутился, подсознательно избрав тактику нападения.
— "Мать, жена", — взгляд сестры стал колючим до мороза по коже. — Видели бы они своего сына и мужа. Победитель хренов! "Боевой офицер"! Позорище!…