Посмертник. Путеводная звезда

Черкашина Ирина

А мёртвый ефрейтор, лежавший перед ним, продолжал бубнить номера приказов и координаты, а сержанты, остававшиеся где-то за кругом магических огоньков, продолжали это всё слушать...

Второй маг несколько мгновений молчал. Порошин из последних сил сдерживал разрыв - но чувствовал, что проигрывает. В лицо хлестал мертвящий ветер, не давая дышать, Серая Дорога давила, толкала, рвалась в живое пространство. Холодный пот заливал глаза.

'Ясно всё, - наконец услышал он, и в голосе незнакомого мага прозвучала смертельная усталость.
– Не знаю, как они за твоего покойника зацепились, сразу, что ли, заклятий на него навесили, а поймали нас,

как карася на хлеб. За Донцом, похоже, спецы из 'Аненербе' сидят, я с ними сталкивалась уже...'

Господи! Посмертница!

– Маша!
– закричал Порошин сквозь ледяной ветер.

'Ваня?! Товарищ маг-лейтенант?'

Какая знакомая усмешка - если б это только помогло, Порошин жизнь бы за неё отдал. Только сейчас неизвестно ещё, кто кому поможет...

'Силён ты, Ваня, сколько шума поднял! Стой, погоди-ка... Так вот оно что'.

– Что?
– Порошин не замечал, что разговаривает вслух. Сержанты, должно быть, решили, что он чокнулся.

'Не зря на тебя тот разведчик зуб точил. Не зря у тебя в ауре эти пики проскакивали... всё-таки подцепил тебя немец, и так, что даже я не учуяла. Ох, я бы с вашей разведкой поговорила, какими они методами пользуются, да только поздно уже... А ты окно держи, держи, сейчас придумаем, что делать...'

Что делать, что делать... Порошин слышал звучавший в голове голос Маши так ясно, словно она стояла рядом - и понимал, что ничего они не придумают. Не успеют. Невозможно остановить такой вал силы - всё равно что на танк с голыми руками выйти. Только и остаётся, что погибать. Ему.

– Маша...
– он впервые называл её так вслух, но она тотчас откликнулась.
– Зови своих, пусть дают сигнал - идти на прорыв сейчас же. И ты уходи. Я ещё какое-то время тут... удержу, но потом... Тебя выносить надо, ты ранена, мне сказали...

'Не дури, товарищ маг-лейтенант Порошин, - кажется, она улыбалась.
– Я не ранена, я убита. Мне жить осталось полсуток в лучшем случае - счастье, что я сама себе болевой шок сняла, умею. А то бы уже... не было'.

Как Порошин устоял на ногах - непонятно.

– Ты что говоришь... ты что... ты уверена, да?

Немой смешок. Уверена... Такая, как посмертница, не врёт - и самой себе в первую очередь.

– Значит, мы остаёмся оба, - сказал он.

'Значит, ты идёшь прикрывать прорыв. Понял, товарищ маг-лейтенант? Я тебя по званию старше - так что это приказ. Окно только мне передай, я тут поработаю, как умею. Мне уже всё равно, на два часа больше жить или на два часа меньше...'

Порошин фронтовой дисциплины не нарушал - но это был приказ, которого он не мог послушаться. И не послушаться тоже не мог, потому что окруженцам идти на прорыв без мага - верная погибель. А с магом хоть часть их доберётся до реки...

– Послушай... Я тоже, считай, мертвец. Помнишь гостя моего? Душу, вплетённую в заклятие? Он меня сжигает.

'Ну, тогда нам обоим погибать, - весело откликнулась посмертница. Если она сейчас и испытывала боль, Порошин этого не ощущал.
– А уж где погибать - поверь, не имеет сейчас большого значения. Значит... там и встретимся, Ваня. Если получится'.

– Я тебя там найду, - серьёзно пообещал он. Почему-то прорывающиеся мертвецы и немецкие маги-наводчики, сейчас передающие своим артиллеристам его координаты, на минуту перестали его занимать.
– Я тебя найду, Маша. Я... думал о тебе. На Полярную звезду смотрел вечером.

'Я тоже', - и лёгкое, тёплое прикосновение силы - не объятие, долетевшее издалека, а словно

ладонь, погладившая по щеке. Порошин зажмурился.

'Давай окно, я буду держать отсюда. Я смогу'.

Он на миг ослабил хватку, передавая ей края разрыва - и разрыв немедленно пошёл вширь, Порошин едва успел его снова подхватить. Какая же она была сейчас слабая! И впрямь едва живая... Ничего-то она здесь не удержит, пяти минут против прущей с Серой Дороги силы не выстоит. Придавят её 'спецы из Аненербе', как котёнка.

'Погоди пол-минуты, потоков соберу, - виновато сказала она.
– Больно уж навалились они...'

– Это ты погоди, - остановил её Порошин и крикнул:

– Товарищи сержанты! Слышите меня? Бегом обратно в балку со всеми данными! На прорыв идти немедленно! Я догоню...

Ответ он опять же не разобрал из-за звона мёртвого ветра, но главное, что ответ был, его услышали, а дальше - не его забота. Его забота сейчас - другая...

Он вдохнул поглубже, поустойчивее расставил ноги и крепко зажмурился. Очень хотелось напоследок снова взглянуть вверх, хоть и не видно в небе никаких звёзд, но и неба сейчас за Серой Дорогой не видать тоже. Порошин ещё раз вздохнул - и потащил магию из себя самого.

И зацепил, естественно, духа.

Голову дёрнуло болью, но Порошин тащил и тащил. Он вытаскивал своего 'гостя', придавленного соседством с живой душой, утратившего за столетия большую часть человеческого, гостя, которого он жалел и которого начал понимать - вытаскивал его ближе. Чего духу нужно было там, у Старой Могилы? Порошин теперь знал. Дух, набрав силы, очнулся и откликнулся на воздействие немецких посмертников. Что нужно было им, для чего они потревожили деревенское кладбище? Теперь Порошин не думал, что только для того, чтобы оставить подарочек наступающей Красной Армии. Но это было уже неважно...

Дух же откликнулся, увидел немцев и понял, что это - враг. Но, привязанный к месту, полубезумный, утерявший способность к материализации, он не мог сражаться - и потому искал контакта с живыми. И нашёл...

Давай, ещё... Ну же, ну, ближе! Теперь сила исходила из Порошина огненным ручьём, и даже немецкие маги, не дававшие разрыву захлопнуться, дрогнули - разрыв медленно, рывками начал сокращаться. Но этого было слишком мало...

Наконец Порошин почувствовал - шестым, магическим чутьё, которое обычно подсказывало ему, где какой искать поток - что дух совсем близко. Да, вот он - чувствуется, словно огненная капля, постоянно меняющая форму и выбрасывающая из себя золотые паутинки, капля, от которой исходит ужасающий жар. Порошин закусил губу и мысленно обнял своего гостя. Слился с ним.

Это было всё равно что горящую головню обнять.

И только после этого Порошин разлепил веки и взглянул на мир глазами духа.

...Ночь течёт над степью - утекает на запад, сливается там в чернильное тихое море, уносит с собой ночных духов, смутные тени воспоминаний, тоску и тревогу, надежду и веру. Уносит то, чему не нашлось места на Серой Дороге.

А там мечутся подхваченные чужой волей души, ярятся, рвутся, точно псы на цепи. Душам больно, им назначено плыть в туман, всё дальше и дальше от мира живых - а их тянут обратно. Души безумеют, сталкиваются, крутятся от нестерпимого страдания - но кто-то тащит их к дыре между миром живых и миром мёртвых. Микифор - то, что от него осталось - чувствует лишь горькое жаление и жалость. Не плыть ему в тумане забвения, не успокоить тревоги, гореть в огне, покуда держит его огненная сеть.