Посмертно подсудимый
Шрифт:
Договоренность о месте и времени дуэли также являлась необходимым атрибутом преддуэльных переговоров, без которой конечно же никакой поединок не был возможен:
Они на мельницу должныПриехать завтра до рассвета,Взвести друг на друга курокИ метить в ляжку иль в висок.С местом было все в порядке, чего нельзя сказать о времени. В этом отношении произошел конфуз. В нарушение преддуэльной договоренности Онегин проспал и значительно опоздал к началу дуэли, и ему пришлось извиняться. По строгим правилам дуэли неявка одного из противников в течение четверти часа давала право явившемуся вовремя покинуть место поединка, а секунданты должны были составить протокол о неприбытии противника. [322] Зарецкий этого не сделал. В связи с этим следует согласиться с мнением Ю. М. Лотмана о том, что «Зарецкий
322
См. Дурасов. Цит. соч. С. 56.
323
Лотман Ю. М. Цит. соч. С. 99.
Наиболее тщательно условия дуэли должны были соблюдаться в ходе поединка как такового, то есть непосредственно во время обмена пистолетными выстрелами. В этом случае речь шла о размере дистанции, на которую разводились стрелявшиеся, о барьерах, от которых каждый из дуэлянтов мог стрелять в противника, о количестве шагов, которые он мог сделать при этом, о поведении противника после выстрела (насколько эти условия были иногда скрупулезными можно судить по документально сохранившимся условиям трагической пушкинской дуэли, выработанным ее секундантами). [324]
324
Модзалевский Б. Оксман Ю., Цявловский М. Новые материалы о дуэли и смерти Пушкина. Пг., 1924. С. 86.
Следует отметить, что условия дуэли Онегина с Ленским были довольно жестокими.
Зарецкий тридцать два шагаОтмерил с точностью отменной.Противники сделали по девять шагов. Даже если предположить, что до барьера им оставалось пройти всего лишь по одному шагу, то это означало, что расстояние между барьерами было определено Зарецким в двенадцать шагов (в действительности это расстояние могло быть и меньшим), что в этой ситуации вовсе не соответствовало малозначительности дуэльного повода, а отвечало лишь натуре и привычкам Зарецкого. При этом автор романа психологически убедительно обосновал и поведение Онегина, согласившегося на жесткие условия дуэли, выработанные Зарецким, и на допущение кровавой развязки. Конечно же внутренне он не только не хотел убивать юного поэта, но, сознавая небезупречность своего поведения на балу у Лариных, и вообще не предполагал драться на дуэли:
…Евгений
Наедине с своей душойБыл недоволен сам собой.И все-таки он вышел на поединок и убил своего друга. И Пушкин убедительно обосновал причины:
«К тому ж – он мыслит – в это делоВмешался старый дуэлянт;Он зол, он сплетник, он речист…Конечно быть должно презреньеЦеной его забавных слов,Не шопот, хохотня глупцов…»И вот общественное мненье!Пружина чести, наш кумир!И вот на чем вертится мир!Именно в этом коренится психологическое обоснование «невольной» жестокости Онегина. Как справедливо отмечал Ю. М. Лотман, «поведение Онегина определялось колебаниями между естественными человеческими чувствами, которые он испытывал по отношению к Ленскому, и боязнью показаться смешным и трусливым, нарушившим условные нормы поведения, барьера». [325] Онегин был человеком своего времени, своего круга, носителем определенных предрассудков и нравственных представлений о чести. Иная линия поведения сделала бы его не только смешным, но и жалким во мнении окружающих, на что он, конечно, согласиться не мог.
325
Лотман Ю. М. Цит. соч. С. 104.
Внимание криминалиста не может не привлечь в поэме «Евгений Онегин» и мотив клеветы. В современном мире клевета – одно из самых гнусных преступлений, порой не только морально, но и физически убивающая человека. В уголовном законе она определяется как распространение заведомо ложных позорящих другое лицо измышлений. (Уголовный кодекс Российской Федерации. Ст. 130). По нашим подсчетам мотив клеветы звучит в «Евгении Онегине» девять раз (согласимся, что для одного произведения это, пожалуй, слишком):
(1) Всегда я рад заметить разностьМежду Онегиным и мной,Чтобы насмешливый читательИли326
Здесь и далее выделено нами. – А. Н.
О клевете либо о клеветнике автор не упоминает лишь в единственной – третьей главе, зато в четвертой и седьмой возвращается дважды.
Представляется, что такое внимание к клевете и клеветникам для автора «Евгения Онегина» не было случайным. Дело в том, что клевета преследовала поэта с «младых» лет и стала одной из причин его безвременной кончины. Первое потрясение от клеветы он испытал в ранней молодости в 1820 г. за несколько месяцев до отъезда в свою первую ссылку. В «Летописи» М. А. Цявловский январем 1820 г. датирует следующее событие: «Пушкин „последним“ узнает от Катенина о слухе, позорящем его (Пушкина) и пущенном гр. Ф. И. Толстым (чего Пушкин не знает), будто бы он был отвезен в тайную канцелярию и высечен. Пушкин дрался по этому поводу с кем-то неизвестным на дуэли, у него появляются мысли о самоубийстве, но Чаадаев доказывает ему всю несообразность этого намерения». [327]
327
Цявловский М. А. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина. (1799–1837). 2-е изд. Л., 1991. С. 197.
Это клеветническое событие подтверждается и самим поэтом в его переписке (например, письмо к П. А. Вяземскому от 1 сентября 1822 г.) и в особенности – его неотправленным письмом Александру I. Последнее датируется началом июля – сентябрем 1825 г. В нем, в частности, содержится следующее: «Необдуманные речи, сатирические стихи обратили на меня внимание в обществе, распространились сплетни, будто я был отвезен в тайную канцелярию и высечен. До меня позже всех дошли эти сплетни, сделавшиеся общим достоянием, я почувствовал себя опозоренным в общественном мнении, я впал в отчаяние; дрался на дуэли – мне было 20 лет в 1820 г. – я размышлял, не следует ли мне покончить с собой или убить В.».
Написано это письмо во время работы над четвертой главой «Евгения Онегина», и именно в этой главе мотив клеветы звучит особенно обостренно. Все это свидетельствует о том, что мотив клеветы в романе вовсе не случаен, что он отражает тогдашнее острое переживание поэтом гнусной сплетни, распространенной вокруг его имени. Разумеется, что «Евгений Онегин» был не единственным произведением, где поэт затрагивает и развивает мотив клеветы. Эти настроения поэта отразились и в его эпиграмме «В жизни мрачной и презренной» (1820), и в послании Чаадаеву (1821), и в ряде других произведений.