Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума. Марш экклезиастов
Шрифт:
К доктору подскочила смутно знакомая пара: круглолицый, гладкий, но бледный мальчик в смокинге – и с ним легко разрисованная девица, которую по первому впечатлению доктор отнес было к размножившемуся за последние годы семейству грудоногих, но потом решил, что ошибся: похоже, у девицы имелись и мозги – разумеется, достаточно хорошо спрятанные.
– Как вам показалась здешняя аура, Иван Петрович? – заговорил мальчик вечно ломающимся голосом. Ему было лет сорок, а то и больше. – Не правда ли, почти сплошной фиолет и серая кайма? А Ничке какие-то серебряные звезды мерещатся. Скажите,
Доктор смотрел на него, пытаясь вспомнить.
– Это Ираида, – сказал он наконец. – Стажерка.
– Очень приятно. Эдик. Иван Петрович в свое время буквально спас меня от иссушения…
– И как дела сейчас? – спросил доктор, что-то, видимо, вспоминая.
– О, замечательно!..
– Что такое иссушение? – спросила Ираида.
– Меня сглазили! Я весил сорок килограммов…
Доктор слегка сжал Ираидин локоть, другой рукой сделал отворяющий жест:
– Не стоит говорить об этом, Эдуард. И особенно здесь… – он многозначительно понизил голос.
– Так вы признаете, что тут очень темная аура?
– Разумеется, – и незаметно от мальчика подмигнул его спутнице. Та двинула бровью.
– Вы ведь знакомы с Эшигедэем? – продолжал Эдик. – Наверняка! Оттяжный мэн, а главное, он на самом деле многое умеет. Я точно знаю, что он мертвых поднимает, и они с ним говорят. Публике этого, конечно, не покажешь… И говорят …я не знаю, правда или нет, будто бы он способен дать бессмертие. Разумеется, тем, кто ему понравится. Было бы здорово, правда? Я иногда задумываюсь – и прихожу к выводу, что смерть совсем не обязательна. То есть в массе она, может быть, и нужна, но единичные случаи никого не ущемляют, ведь правда? Может быть, главное – просто как следует поверить? Ведь если не верить в шанс на бессмертие, то лучше и не жить. Правда, Ничка?
– Эшигедэй талантлив, – сказала девушка. – Я не могу уловить, когда у него кончается механический фокус и начинается искусство. Он лучше Копперфилда. Я уже не говорю про пластику.
– Мне показалось, что он зол и насмешлив, – сказала Ираида.
– А как иначе? – пожала плечами девушка. – Разве сейчас можно иначе?
– Почему же нельзя?
– Ну, знаете… Кто пойдет смотреть, если не будет… всякого такого.
– Ничка, будь чики, – с обидой в голосе встрял Эдуард. – Я ведь говорил не о фокусах. Эшигедэй обладает какой-то удивительной силой, совершенно необычной, и эту силу он иногда демонстрирует в узком кругу. Это рассказывал Тогоев, а я ему верю, потому что у Тогоева совсем нет фантазии. Кстати, я его не видел последние дни, и сегодня он не пришел. Когда я иссыхал, он был единственный, кто носил мне апельсины…
– А с Рогачом ты не знаком? – спросил доктор. – Я вообще-то хотел бы именно с ним пообщаться…
– Он скучнейший, – сказала Ничка, изобразив зевок. – С ним даже трахаться скучно, я уж не говорю о прочем. Только Эшигедэй может его построить, и тогда Ромик что-то выдавит из себя. Иногда какушку, а иногда – шедевр. Смешно. Сам он разницы между тем и тем – не видит. Смешно…
– Он улетел в Прагу. Ставит там балет о высадке на Луну. Когда я иссыхал, он приходил и измерял меня.
– Простите, я невольно подслушал, – сказал, оборотясь, Сильвестр. – А что будет делать этот несчастный бессмертный в день Страшного Суда? Ведь ему все дороги будут заказаны…
– Неужели вы еще верите в какой-то грядущий Страшный Суд? – изумился Эдик. – Все уже свершилось четырнадцать лет назад, и вот это, вокруг – лишь видимость. Думаете, для чего сухой закон вводили? Э-э!.. Сама жизнь равновелика катастрофе, концу мира. Все расползается, гаснет, опадает. В ментале заводятся черви.
– Это ужасно, – с чувством сказал Сильвестр.
Тем временем Крису, похоже, надоела роль скромного фонотворца, и он, подхватив прочих музыкантов, начал «What a Wonderful World».
– Вообще не понимаю я устроителей, – с досадой сказал Эдик. – Обещали Шурy пригласить, а тут – черт знает кто…
– Вы внукам будете рассказывать, – сурово произнесла Хасановна, – что вживую слушали Вулича. Хотя… какие у вас могут быть внуки…
– Заводить сейчас детей – преступление, – сказал Эдик.
– Зачем заводить, – хмыкнула Ираида, – берите тех, которые на батарейках.
– Ничто не остановит «энерджайзер»! – подхватила Хасановна.
Эдик смешался.
– Правда, – сказал доктор, – давай музыку послушаем.
– Вообще-то я выпить хотел, – сказал Эдик. – Насмотришься всякого… и как бы нельзя не выпить.
– А вы специализируетесь тоже по ауре? – спросила Ираиду его спутница со странным полуименем Ничка. – Или…
– Отчасти, – сказала Ираида. – Я ставлю защиту.
– О-у! – воскликнула Ничка. – Астральную или ментальную? А мне можете поставить?
Ираида потрогала левой рукой воздух.
– Зачем? У вас превосходный панцирь. Потрите его немного, чтобы блестел…
– Чем?
– Ну… лучше чем-то спиртосодержащим…
Обе чуть засмеялись.
В баре мужчины взяли виски, Ничка – «Б-52», а Ираида и Хасановна – джин с тоником. Тем временем Крис, сыграв еще «Hello, Dolly», дал передышку себе, ударнику и контрабасисту; они о чем-то тихо толковали, пока роялист услаждал слух публики очень причудливой интерпретацией «Let It Be». Кельмандарщик водил ногтями по струне своего инструмента, заставляя его издавать совершенно человеческое «ой-е-е-ей!».
Клетку разобрали и по частям утащили. Помост, на котором она стояла, покрыли черной тканью. Другой кусок ткани, нежно-белого шелка, повесили сверху, распялив на тонких лесках, так что шелк образовал что-то вроде кровли пагоды.
– А мне больше нравится солодовое виски, – заявил Эдуард. – Не пробовали? Ну так я вам скажу…
Какое-то легкое замешательство произошло у двери. Через минуту подошедший оттуда охранник сказал бармену:
– Дай-ка водички, Витя. Два лося впереться хотели – я таких смешных уже не видел давно… Слушай, а мировой сакс сегодня, кто это?