Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума. Марш экклезиастов

Успенский Михаил Глебович

Поняли. Просто — кристально — ясно.

Поэзия.

Палабра де кохонес веллудас де папа романо!..

ИЗ РАССКАЗОВ ДЗЕДА ПИЛИПА

Так я к чему это всё рассказываю…

Значит, в понедельник я её встречать поехал, в воскресенье отвёз, в понедельник Отто вернулся. Или во вторник. Тут я неточно помню. У меня так получается: я пришёл, сел, потом Отто пришёл, поздоровались, он за шнапсом сходил, но много не дал — видать, потому что шнапс как-то выдохся, или спирт из него вышел, потом меня Отто в душ погнал, а пока я под горячей водой стоял, порядок в доме навёл. Тут я, конечно, свиньёй себя показал, потому как у Отто всегда идеально, как у муттерхен его, наверно, было, а я так даже стараюсь — не выходит, а мне и не до старанья было…

В

общем, когда я в исподнем на кухню выполз, глаза протирая, Отто уж продукты по шкафчикам раскладывал. Он человек обстоятельный, за едой с тележкой ходит, и готовить ему не лень. Вот сколько его знаю — столько и удивляюсь. Живёт один, всю жизнь бобылём, в доме ни соринки, всё по струночке, зубы начищены, ногти отполированы, два раза в день горячее — ну, если не занят чем. И не пьёт. Понятно, что мозги набекрень.

Один раз только было, что он так сильно задумался, чтобы не стричься, не бриться и маникюр не делать — не на дачке своей, а в пещере, неподалёку от Паленке, деревушка там у нас индейская, сильно хитрая. Это не то Паленке в Мексике, которое всё раскапывают да раскопать не могут, а — настоящее. Ну, типа как Китеж — и Китеж. Или Салем — и Салем, штат Мичиган… То ли озарение какое на Отто снизошло, то ли тоже с каким Дон Хуаном встретился, только прилёг наш друг на песочек и лежит себе. Индейцы вокруг курения курят, цветы носят, песни поют, а Отто хоть бы хны. Ложе ему сделали, черепами убрали, аккуратненько переложили, храм вокруг строить начали. Лежит себе. Но вот когда экскурсию привели, это они погорячились. Был у деревушки живой бог, а тут встал, плюнул и ушёл. Но тихо ушёл, не заругался. Я бы на его месте…

Ладно, пока что я на своём. Есть на Оттиной кухне у меня любимая табуреточка. Вот я на ней сижу, на стол пялюсь, а Отто на столе тесто раскатывает. Тоненько так — залюбуешься. Работает и объясняет, почему без женщин лучше. Ну, каково оно без женщин — это он, конечно, знаток, каких мало. А вот про вторую сторону этого дела у него знания чисто теоретические. Но всё равно занятно выходит. Я наконец узнал, зачем непьющему Отто столько всяких разных рюмок. Он сначала самым большим фужером из теста кругляшков наделал… или это не фужер? — короче, рюмки у него пяти рабочих диаметров… он ими одинаковое количество кругляшков наделал, на каждом кругляшке разрезы по бокам, вроде как лепестки, а потом — ну точно, угадал я — собрал по пять кругляшков в цветочки. На плитке кастрюлю с маслом разогнал, туда свои цветочки кидает, и они прям действительно распускаются, и даже не такие страшные становятся. Он их вылавливает и ситечком небольшим помахивает — пудрой сахарной посыпает. Ах ты, думаю, Отто, немецкая ты душа, и для всего у тебя отдельное ситечко…

И ещё он при этом стихи читает! Я этот стих его на всю жизнь запомнил… такое только на ночь читать…

"Черны, черны твои глаза, Прекрасная Эсмеральда. Черны твои волосы, черны, Словно леса Шварцвальда!" "Господь милосерд, — сказал прелат, Седые брови сдвинув. — Грех будет прощён, когда убьёшь Тысячу сарацинов!" "Добро, епископ Эммерих, Утешен я в этом мире, — Отвечает барон Гуго фон Децл. — Но скинь хоть сотни четыре!" "Добро и тебе, кровавый барон, — Отвечает старик сурово, — Но я не из тех, кто всякий час Меняет данное слово". И вот уже барон фон Децл Въезжает в Чернолесье. Как ни тяжки его грехи, А песни летят в поднебесье: "Черны, черны твои глаза, Прекрасная Эсмеральда. Черны твои волосы, черны, Словно леса Шварцвальда!" Он

едет день и едет два Дорогой известной, древней. Но что за диво — на пути Ни замка, ни деревни! Ни встречного, ни попутного — Черт знает что такое! На прошлой неделе вот тут стоял Дом герцога Гогенлое! Ведь барону фон Децл с младых ногтей Здесь все наизусть знакомо! Однако поди ж ты — нет как нет Ни герцога, ни дома. А лес шумит с обеих сторон, Но не крикнут ни зверь, ни птица… И со страху барон Гуго фон Децл Едва не начал молиться! Он уже, о ужас, хотел повернуть И махнуть на всё рукою, Когда пасмурным днём встал перед ним Мост над чёрной рекою. Навстречу барону по мосту Всадник поспешает, К небу подбрасывает копьё И громко распевает: "Черны, черны твои глаза, Прекрасная Эсмеральда. Черны твои волосы, черны, Словно леса Шварцвальда!" "Постой, незнакомец! — воскликнул барон, — Назови мне имя своё! Отчего бы нам на этом мосту Не преломить копьё?" "Зовусь я барон Гуго фон Децл, — Отвечает всадник встречный, — Совсем недавно, лишь год назад, Оставил я Город Вечный. Весьма неплохо я воевал, И, право, видит небо, Имя мое прославилось От Яффы до Халеба. Мой меч пощады не давал Ни румянцу и ни сединам. Награда за голову мою Назначена Саладином. И в пышных дворцах дамасских владык, И в драных шатрах бедуинов Все знали, что я поклялся избить Тысячу сарацинов. Но последний, тысячный сарацин Так и не был сражен, ибо Оказался он, на несчастье моё, Чернокнижником из Магриба. Напрасно меч мой рассекал Преступную плоть злодея… "Отправляйся назад, — сказал колдун, — Отправляйся назад скорее!" И конь мой внезапно повернул, И помчался напропалую Через Аравию и Левант В Саксонию родную. Ты счастлив — ведь тебя впереди Слава ждёт боевая, А я-то еду куда и зачем? Не вижу, не помню, не знаю!"