Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума. Марш экклезиастов

Успенский Михаил Глебович

Здесь всё вокруг похоже было на пыльную, без растительности и камней, равнину, окаймлённую чем-то туманным — возможно, горами. Небо, или каменный свод, или что-то ещё — то, что над головой — было равномерно-серым, чуть темнее в зените и светлее к краям. Даже бесплотные души сумели пробить на равнине своего рода дорогу — по крайней мере, видно было, что здесь пыль темнее и прибитее, чем по сторонам.

Пока что — он знал — от душ ему не отвязаться. Они будут слоняться рядом и стенать, и плакать. Там, дальше, когда кончится равнина, когда начнётся какое-то подобие устроения, — можно будет поискать уединения и отдыха. Ещё дальше — и поспрашивать кого-нибудь о чём надобно.

Он шёл и шёл, тупо вздымая пыль и думая, что уже стал стар и перестал чему бы то ни было удивляться.

Потом

он начал петь, стремясь заглушить пронзительные шепоточки под черепом. Он пел немецкие солдатские песни, русские матросские, шотландские любовные и ирландские за жизнь. Некоторые песни он подцепил вообще неизвестно где. Например, эту:

Есть у нас один закон на море, Жизнью он проверенный не раз: Никогда моряк не скажет «кОмпас», Но всегда он скажет, что «компАс». Есть на Тихом океане песня, Чей напев печален и суров, Но её всегда поют на рейде Одного с Антильских островов. Есть одна в Карибском море шхуна. Правит ей суровый капитан. За него назначили награду Адмиралы всех прибрежных стран. Эта шхуна плЫла вне закона: Многие матросы иногда Под пиратским неподкупным флагом Грабили проезжие суда. Там была отважная команда Лучших на воде и под водой. Но из всей команды всех отважней Был один лишь боцман молодой. Голова под алою банданой, На груди серебряный свисток… Всей командой был он уважаем, Но к врагу немыслимо жесток! Тяжело без женщины на море: В кубрике и в рубке тяжело, Тяжело на мостике, на баке, Даже в трюме очень тяжело. И любой моряк, старпом иль юнга, После вахты, где тяжёл штурвал, Начитавшись Юнга или Фрейда, О прекрасном боцмане мечтал. От его танцующей походки Набегала горькая слеза. На лице у боцмана сияли Бирюзово-карие глаза. Но никто ничто тут не добился, Если этот боцман с юных лет Русским словом и английской сталью Заслужил себе авторитет. …Как-то раз осенней южной ночью, Когда спал беспечно экипаж, Шхуна вдруг попала в окруженье, И враги пошли на абордаж! То и дело пушки грохотали, Изо всех сторон пальба неслась. Палуба у шхуны по колено Вражескою кровью залилась. Но

увидеть полную победу Боцману уже не довелось: Сбило пулей алую бандану, Обнаживши золото волос! С мостика ужасный крик раздался, Как из глаз упала пелена: Капитан угрюмый догадался — Этот боцман дочь его была! Напоследок из груди пробитой Вырвался едва неслышный стон, И воскликнул капитан угрюмый: «Ты дралась как леди Гамильтон!» …Есть один закон у нас на море, Он гласит, что в самый трудный час Никогда моряк не скажет «кОмпас», Но всегда он скажет, что «компАс»!

Вот так, хрипя уже пересохшей глоткой, Брюс добрался до мест, где души — по странному капризу подземных владык — получали какую-то видимость и плотность…

В ожидании парабеллума

Дальнейшее в памяти Лёвушки смешалось. Он помнил, как перед ним сомкнулись железные стены — и тут же его смяла и отбросила набежавшая визжащая потная толпа. Потом Хасановна волокла его за руку, он отбивался и рвался назад и вниз, там уже клубился багровый (с перламутровым отсветом) дым, рядом бежал японец с зонтом, волоча кого-то бессильного за воротник, воняло так страшно, что многие падали только от вони, навстречу неслись огромные двуногие носороги, волочившие гигантских змей, и один из них бросил свою змею, схватил Хасановну, японца и Лёвушку одной рукой и швырнул их в небо, полное чёрных ошмёток и кровавых брызг…

Потом он нёсся куда-то, вцепившись в бока Хасановны, на заднем седле мотоцикла. Ветер немного привёл его в чувство.

Было светло и темно одновременно.

Потом оказалось, что он стоит на каком-то возвышении в свете множества фар; пространство полно копоти и треска моторов; — но в его руках мегафон! И он может перекричать моторы!! И он перекрикивает их!!!

Я много раз просил его воспроизвести хотя бы часть той зажигательной — во многих смыслах — речи, которую он произнёс перед байкерами. Но он не помнил ничего. Просто не помнил. А придумывать я не хочу, потому что так, как надо, я не придумаю. Хасановна сказала просто: «Хорошо выступил товарищ Лев. Педофилов критиковал…» В общем, Лёвушку вы уже, наверное, представляете себе достаточно. Вот заодно представьте, как он критиковал педофилов, если после этой его речи полторы тысячи грубых русских байкеров, собравшихся в тот день на какой-то традиционный слёт то ли в Люберцах, то ли в Мытищах (забыл), встали на колесо и строем пошли на Москву…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

16

В процессе достижения успеха тактичность и ум могут только мешать.

Уинстон Черчилль

Что мы знаем про Швейцарию? Альпы; любил бывать Штирлиц; понтовые часы и беспонтовые ножики; сладкий белёсый шоколад; банки, полные банковских тайн. Так вот: за последние пару десятков лет с банками в Швейцарии становится всё хилее и хилее, банковскую тайну не держат и готовы предоставить её по первому-второму запросу какого-то там Интерпола. Последний бастион старых порядков — это швейцарские частные клиники, где тебя будут лечить от чего угодно (хоть от острого отравления большим количеством свинца), не спрашивая документов и не интересуясь ни историей жизни (anamnesis vitae), ни предыдущими заболеваниями (anamnesis morbi) — просто плати бабки, и всё. И никакой полиции на территорию клиники ходу нет. Санаторий, cum dis volentibus…