Пособие для начинающей проститутки
Шрифт:
Со стороны кажется – никакой причины нет. Но причина есть. Для Шурки причина есть – это ее дрянная, нищая, гадкая, несостоявшаяся жизнь. Шурка знает, что будь она сейчас парикмахером или массажисткой – не мучилась бы так от безысходности, имела бы работу, семью, дом и детей. А после того, как она забила себе голову мировой литературой и историей философии, она уже не сможет быть массажисткой. Для этого уже поздно. Одно исключает другое. В жизни нужна другая подготовка: не университетское образование, а бытовая мудрость. Этого в Шуркиной голове никогда не будет. Она ведь иначе рассуждает – с точки зрения экзистенциализма
Может, отсюда и неровный характер, приступы тоски и депрессий. Она завидует Берте – ее уравновешенности, мудрости и уверенности в себе. Кажется, Берта родилась такой, и уже в роддоме учила других младенцев, как им правильно кричать и сосать материнскую грудь. А Шурка – с детства была тише воды, ниже травы, никому не то, что совета не решилась дать, а глаз ни на кого не подняла, чтобы ненароком не задеть человека.
Просто люди разные. И судьбы у всех разные. У одних ровные, а у других кривые. И как Шурка ни пытается выпрямить свою, ничего не выходит. Не распрямляются линии на ладони.
Мама добрые письма пишет. Очень хорошие. Но Шурку они злят почему-то. Кажется, что и мать не знает ее совершенно и не понимает. Пожалуй, она впала бы в кому, узнав, что Шурка больше не работает в своей библиотеке, а ушла – так, вникуда, лишь бы бросить вызов бездушной эксплуатации труда маленького человека, а заодно – и всему своему убогому и жалкому прошлому, а заодно – и самой себе.
Думала, начнется что-то новое. Уже почти полгода прошло, а новое никак не начинается. Ничего нового, кроме Жеки. И Шурка думает, что жить с любым мужчиной лучше, чем вернуться к матери, хотя – объективно – ничего хорошего нет в приступах секса, хохота, слез и депрессий из-за женатого, немолодого и некрасивого мужчины.
Со времени смерти Ани Шнур совсем замаялся. Каждый день прочесывал с ребятами город в поисках того, что Савве представили как объективно существующую реальность. Искали белый «опелек» – искали повсюду – и не нашли. Шнур надеялся, что Савва поставит точку. А он все тянет – гоняет пацанов взад и вперед, толчет воду в ступе.
Шнура – по правде – все эти движения мало интересуют. Если бы он по жизни распылялся на такие непонятки – не дошел бы до Куликовской структуры, а махал бы полосатой палкой на перекрестке, это в лучшем случае.
Таких людей, как Савва, Шнур не понимает. Казалось бы, ради бабла, как все, пыхтит Савва, рискуя собственной шкурой во славу Кулика. А иногда как исполнит какой-нибудь номер, и думаешь – чего ради? Ни выгоды в этом нет, ни даже малейшего интереса. Может, мода такая – компьютеры для школ покупать, для больниц – лекарства, но Шнур – не фанат такой моды. А Савва – мать Тереза, не иначе. Лучше бы в казино пошел, или на девочек потратился. Понятней было бы.
Назвал бы Шнур его чистюлей, а тоже не может: лучше других знает, что руки Саввы в крови по локоть. И от этого зыбко и мутно Шнуру в его присутствии. Пугает то, что не все в нем легко объясняется.
Так и со смертью его невесты вышло. Ну, ясно, случилось – не исправить. А Савва уперся – землю копытом роет: ищите! А что искать то? Было бы,
И еще думает Шнур, что странно: Савва позже него к Кулику прибился, и дров наломал достаточно, а врагов-то у него и немного, если разобраться. Шнур, к примеру, сам без охраны по городу не носится, и хаты по три за месяц меняет, а Савва может себе позволить месяц на одном месте в потолок плевать, потому что опасности не чует. А ведь в одной грязи возятся, и Савва ничуть не чище.
Раздражает это Шнура. И Кулик – сослепу – в Савве что-то свое видит: на здоровье ему жалуется и про коллекцию картин рассказывает, а Шнуру только команды передает: фас! к ноге! голос! И у Саввы при этом такой вид, словно ему расположение босса – что мертвому припарки, уставится в пол, и лишь изредка Кулику кивает.
Только вчера Шнур немного отвлекся, даже бросил поиски белого «опелька». Подкинул один браток интересную тему. И надо думать – денежную. С другой стороны – очень деликатная тема, не загубить бы хорошее дело на корню.
Думает Шнур, думает... Действовать надо скоро и уверенно, но так, чтобы было доходчиво, черным по белому, безо всяких там недоразумений. А с иностранцами всегда осложнения бывают: им законности хочется, Конституции, порядка и справедливого налогообложения. А когда Шнур им говорит, что он – и закон, и порядок, и Конституция, и налогообложение в одном лице, у них резко пропадает желание вести свой бизнес в этом многообещающем регионе.
А этот грек по имени Вангелис Макриянис приехал сюда надолго. Шнур, конечно, его имени не слышал, и вообще из мира моды об одной только Клавке Шифер и имеет представление, но в газетах написали – признанный законодатель мировой моды на женское нижнее белье. Короче, трусы выдумывает и лифчики. Работа – не бей лежачего.
А поскольку своим нижним бельем он решил наводнить всю Европу, то и занялся поиском дешевой рабочей силы. Нашел, разумеется, у нас, где же еще? Уже открыл три огромных фабрики, которые шьют бельишко не хуже, чем в Греции и в Италии.
Все, завертелось. Прибыль пошла. И зона пока – ничья. Если Шнур это быстро прокрутит – золотое дно будет в его кармане. Но если он протупит, перегнет или спугнет этого Макрияниса, модельеришка может и в правительство метнуться, тогда точно до Кулика дойдет, и он Шнуру так гайки прикрутит, что мало не покажется, а грека, пожалуй, себе в друзья запишет. С другой стороны, пока этот нижнебельевой бизнес Кулика не интересует: трусы ни в какое сравнение не идут с углем и сталью. Поэтому главное – не протормозить.
Думает Шнур, думает... Собирает всю информацию о Макриянисе. Тип не скандальный. Женат, но с женой не живет. Она – дизайнер, работает в Италии, при его доме моды. Сорок восемь лет. Рост сто восемьдесят. Лысоват. В связях с моделями не замечен, брезглив. Темперамент в целом холерический, резкий. Скуп, чувствителен, обидчив, злопамятен. Матерщинник.
Никак не может решиться Шнур на активные действия. Странный вырисовывается у грека характер. Шнур нутром чует, что тот может уйти в свою раковину, как шизонутая улитка, и матюкаться оттуда на никому не понятном языке. Спрячется от Шнура. Не примет его защиту. Конечно, можно его выкурить из раковины погромами и наездами, да ведь – иностранец, человек другой системы. С ним не пройдет этот номер.