Пособие для начинающей проститутки
Шрифт:
Шурка кивает. Сердце бьется где-то в желудке, спрятавшись от кошмарной действительности.
– Как только этот Вангелис мне позвонит, я тебя найду – и будешь работать. Делай все, что он захочет. Слышишь? Не вздумай ему отказывать, – продолжает Шнур. – Не вздумай! Захочет секса – не фыркай, как сейчас, а пошире раздвигай ноги. Не будь дурой – ты с него всегда свое получишь. Он ведь миллионер. И я вижу, что он запал на тебя. Запал.
– Не может быть, – отворачивается Шурка.
– Запал, я вижу, – повторяет Шнур. – Глазки заблестели. Ну, он, может, и импотент уже. Морда какая-то
Шнур, наконец, замолкает и смотрит на дорогу. Машин становится больше, город сияет огнями и рекламами.
– Я, это, тебя тут высажу, а сам в «Шиншиллу» вернусь, – решает Шнур. – Или со мной поедешь?
– Нет, спасибо, – еще раз благодарит Шурка.
– Не будь дурой! – прощается Шнур. – Скоро увидимся. Давай!
– Не маленький – сам давай! – бросает Шурка вслед его машине.
Остается одна и отряхивается. Кажется, что-то прилипло к одежде, к волосам, к коже. Въелось в нее и разъедает тело. Она бредет домой и чувствует себя так, словно заразилась чем-то неизлечимым. Никогда не пройдет.
Жека ко всему отнесся без особого интереса. Спросил только, получила ли Шурка работу. Она ответила, что, может, и будет работать. Потом.
Жека такие мелочи в голову не берет. Он в доме кафель класть собрался и думает, какой купить подешевле и попрочнее.
– А Шнур этот странный, – говорит Шурка.
– Кто? Шнур? Почему? – спрашивает Жека рассеянно.
– Резкий очень. Бандит.
– Что ты?! Шнур – хороший человек. Мой друг.
И Шурка понимает, что ни в коем случае нельзя жаловаться, потому что Жека никогда не будет на ее стороне. В случае чего – он первым от нее откажется. Первым ее кинет. И от этого ей становится страшно рядом с ним в постели, словно она вдруг осталась в ней одна, и она отодвигается от его горячего живота.
Жека тянется к ней и пытается поцеловать. Шурка отворачивает лицо.
– Что? Не хочешь? – он приподнимается на локте. – Не хочешь меня больше?
– Хочу...
– Что тогда?
– Я его боюсь.
– Кого? Грека этого? Шнур сказал, ему шестьдесят семь лет. И у него не встает, – успокаивает Жека. – И он очень богатый человек, Шура. Он очень богатый.
Жека говорит с грустью. Этот грек не раздумывал бы на его месте, откуда привезти дешевый кафель, а взял бы самый лучший.
Шурка немного успокаивается. Если Макриянису шестьдесят семь лет, то он совсем старик. Может, ему, действительно, нужен человек, который был бы рядом. Но глаза у него... глаза чертовски молодые и очень веселые. Такие, словно в следующую секунду он готов расхохотаться. И в людях он разбирается очень хорошо – сразу просек, что Шнур с бизнесом не имеет ничего общего.
Шурка совсем успокаивается и обнимает Жеку за живот.
– Я очень тебя люблю, моя прелесть, – говорит Жека.
– И я очень тебя люблю...
Хочется поблагодарить Жеку за его нежность хотя бы красивой фразой. Но его тело она, правда, любит больше, чем
– Эх, жалко, что ты минет не умеешь исполнять, – вздыхает вдруг Жека. – Ты хоть попробуй.
Шурка закрывает лицо руками и хохочет.
– Хочешь, я тебе пособие куплю? – предлагает он.
– Тогда я тебе букварь куплю.
– Зачем?
– Ты же читать, наверное, не умеешь?
– Почему? Умею...
Жека, наконец, сдается и возвращается к стандартным постельным отношениям. Шурка тоже отвлекается от мысли об оральном сексе, размораживается, тает в его руках, жадно впитывая его в себя.
– Ох, Жека...
И вдруг начинает казаться, что так хорошо может быть только перед концом света, что все это скоро оборвется, и она заплатит жуткой болью за каждую секунду украденного у судьбы наслаждения, потому что не заслуживает даже этой секунды.
Шурка помнит, что нельзя жаловаться. За окнами начинает носиться снег. Порывы ветра бросают снежинки в стекла, и кажется, что кто-то робко царапается снаружи.
Берта смотрит не на Шурку, а на лимон в блюдце. А в глазах у Шурки и лимон, и блюдце, и скатерть, и Берта сливаются в едкое кисло-желтое пятно.
– Я бы на твоем месте не пренебрегала бы дружбой такого человека, – говорит Берта о Шнуре. – Ты должна его слушаться уже только потому, что он взялся помочь тебе.
– Он же не ради меня старается, – Шурка опускает голову.
– Я вижу, что он дает тебе дельные советы. А то, как ты понимаешь их, – твое личное дело, – отрезает Берта.
Шурка молчит. Думает о чем-то своем и улыбается.
– Что? – не понимает Берта.
– Берта, а...
– Что?
– У тебя нет никакого пособия по минету?
Берта смотрит странно.
– Не понимаю, почему у меня не получается, – признается Шурка. – Тошнит меня до рвоты.
Берта, наконец, приходит в себя и пожимает плечами.
– Твоя голова черт знает чем забита. Не знаю, что ты имеешь против. Вполне удобный способ. А тошнит – с непривычки. Ты просто должна привыкнуть, тогда все неприятные ощущения уходят. Если ты в детстве сосала соску, как все нормальные дети, у тебя должна быть к этому склонность.
– А если я ее выплевывала, а все ползали по полу и искали?
Берта не смеется.
– Значит, купи себе соску сейчас. И тренируйся. А потом на бананы перейдешь или огурцы. В конце концов, у школьницы какой-нибудь можешь поинтересоваться. Сейчас все третьеклассницы этим балуются.
Дома Шурка лежит и смотрит в облезлый потолок. С Жекой попрощались – на неделю. Он снова поехал на Запад. А она снова осталась в своей холодной квартире.
Внутри пахнет ветром. Как Шурка ни заклеивала окна, а сквозняки гуляют по квартире и листают раскрытые книги на столе. Шурка ничего не читает – надоело. Литература для нее исчерпана. Единственная настольная книга – русско-греческий словарь. Она думает, что скажет Макриянису, если он ей откажет, и как поблагодарит, если он предложит ей что-то. Но скорее всего – ничего не предложит. Его фабрики и без переводчика работают отлично.