Пособие для начинающей проститутки
Шрифт:
– И после него у тебя никого не было?
– Нет, – смеется подвыпившая Шурка.
Макриянис выпадает в осадок. А Шурка знает, что Жека – не считается. Жека – это не история. Это ее затмение, ее падение, ее стыд, ее фотовспышка счастья.
– Ты будешь со мной? – спрашивает Вангелис.
– Буду, – смеется Шурка. – Но не сегодня. Потом...
Он не настаивает. За окнами валит снег, и Макриянис кутается в теплую куртку.
– По-по, как холодно.
– Да, пиздец, – соглашается она. – Новый год скоро.
– Рождество?
–
И Шурка думает, что она подарит Жеке. Потом собирает остатки денег и покупает ему духи – «Серджио Тачини». Принюхивается и представляет этот запах на его теле.
Эх, Жека, где ты?
И он приезжает. Они встречаются в жуткий мороз и целуются прямо посреди улицы...
А вечером Вангелис говорит, глядя в чашку какао:
– Страны Восточной Европы – это страны третьего мира. Сплошная мафия, преступность и проституция. Сколько у вас проституток, по-по! Это конец света. Каждая женщина торгует собой – каждая! И это очень красивые женщины, но выше всего в жизни они ставят деньги.
Шурка кивает.
– Ты – это другая сторона медали. Многие иностранцы даже не подозревают о том, что она существует, эта сторона, – говорит восторженно Вангелис, поднимая глаза на Шурку. – Я знаю, что могу быть в тебе уверен.
– Конечно, – заверяет она.
Уколы совести ощущаются слабо. Весь следующий день она проводит с Жекой в квартире Шнура. К вечеру вваливается и сам Шнур.
– Ну, как? Все кувыркаетесь? Что с греком?
– Не знаю, – дергает плечами Шурка. – Ни хрена он мне не предложил.
– Вот сука! – ругается Шнур. – Греческая морда! Я его научу уважать наши понятия!
Шнур очень зол и ему не до Шурки. И не до Жеки. Он поглощен поиском новых подходов к Макриянису. Сорвалось... Шнур бросает на Шурку последний испытывающий взгляд и уходит.
Снег продолжает заносить город. И в этот снег снова уезжает Жека. А вечером Шурка смотрит в блестящие южной ночью круглые глаза Вангелиса и понимает, что отказывать ему уже нельзя. Может, ей даже с ним понравится. Этого не скажешь заранее...
И вдруг он говорит, придвигая Шурке деньги:
– Я знаю, что ты не можешь найти работу...
Сумма значительная. То, ради чего она и старалась. Но вдруг что-то внутри заставляет ее отдернуть руки назад.
– Спасибо. Я не возьму.
Говорит, и сама приходит в ужас. Вангелис настаивает. И ей становится горько и не по себе от того, что за этим последует секс – с человеком, которого она не хочет. И не может заставить себя захотеть...
– Сколько тебе лет? – спрашивает она, догадавшись, наконец, что он значительно моложе, чем кажется на первый взгляд.
– Сорок восемь, – отвечает честно Макриянис.
– Сорок восемь?!
– А ты как думала?
– Ну, лет пятьдесят...
– Я знаю, что выгляжу нехорошо...
– Нет, хорошо. Нормально.
Он смеется. Отвозит ее домой и прощается. И деньги оставляет в ее кармане. И она вдруг понимает, что он неплохой человек, и ему самому неловко от того,
А следующим вечером он отвозит ее – к себе домой. Шурка озирается в роскошной квартире и не узнает себя в зеркале: она какая-то высокая, лохматая, с раскрасневшимися щеками.
В постели с Вангелисом ей холодно.
– Ты не мерзнешь? – спрашивает он заботливо.
– Не мерзну, – откликается она, словно из могилы.
Ему не шестьдесят семь. И даже малоопытная Шурка замечает разницу в размерах – превосходство на стороне Греции. Но ее руки машинально ищут большой и теплый живот. Вангелис худощав и малоподвижен. Шурке предоставляется полная свобода – стараться самой. И она старается. Старается, как может...
Ничего, могло быть и хуже. Шурка удовлетворена тем, что все закончилось. И если закрыть глаза и сосредоточиться на собственных ощущениях, то это вполне переносимо. Это можно стерпеть, хотя у него гадкая, дряблая кожа, обвисший подбородок и душный запах тела. Это можно стерпеть...
И вдруг он говорит вполне серьезно:
– Ты моя единственная женщина. У меня никого нет, кроме тебя. И мне никто, кроме тебя, не нужен. Я очень тебя люблю, Сура. Мы всегда будем вместе.
И поскольку Шурка ни от кого раньше не слышала таких слов и не встречала подобной заботы, совесть начинает мучить ее сильнее... Сильнее... И сильнее...
– С Жекой нужно рвать! И немедленно... Это глупо. Не любовь же у вас! Ты не должна привязываться. Это комплекс начинающей проститутки – привязываться к каждому клиенту. Пусть он привязывается – и платит: в десять, в сто, в двести раз дороже! А потом ты бросишь его, и все равно найдешь того, кто платит больше. В данном случае больше платит грек, – решает Берта.
– Да, – соглашается Шурка. – Но я думала, что смогу совмещать. А я... у меня не получается. Это... нехорошо. Неловко.
– Понятно, – Берта делает жест отчаяния. – Поэтому я и говорю, что ты должна сделать разумный выбор. Не может быть и речи о том, чтобы тратить время на Жеку.
Говорит так уверенно, словно о собственном драгоценном времени. И Шурка решается.
Ей кажется, что расстаться с Жекой будет легко и просто. И вполне логично. Жека вообще не ее уровень. Шофер какой-то. Если бы Берта знала об этом, даже не опустилась бы до разговора о нем.
Вангелис хочет от нее верности, и он ее получит.
И вдруг Шурка вспоминает, что уже купила подарок для Жеки на Новый год, что мечтала об этом запахе на его коже. Вот так резко – они уже никогда не будут вместе.
На глаза невольно наворачиваются слезы. О его реакции она не думает. Ей кажется, что ему будет все равно, она – или другая. Она думает только о том, как сказать это попроще, но так, чтобы он ничего не узнал о Вангелисе и не передал Шнуру… Нужно придумать что-то. Какую-то убедительную ложь. Нужно придумать. Придумать... И Шурка не спит всю ночь.