Пособие для начинающей проститутки
Шрифт:
– Жека? Ты?
– Ты что тут делаешь? – не может понять Жека.
– Жду, пока клиника откроется. Посижу у Берты...
Жеке и радостно от того, что он нашел ее – чудом. И больно. И убил бы...
– А грек твой где?
– Домой поехал. Ему вставать рано – на фабрику.
– Тебя не взял?
– Я не захотела.
Жека тоже опускается в снег и обнимает ее за ноги.
– А мне Шнур сказал, с кем ты... Возвращайся ко мне, а?
– Нет.
– Ничего, все равно вернешься, – произносит он глухо. – Я тебя ждать буду.
– И будешь после каждого меня принимать? – спрашивает Шурка.
– Буду...
– Такую вот грязную?
– В ванной тебя помою...
И никому не смешно.
– Люблю тебя очень, – говорит Жека. – А ты такое мне сделала.
– Жить как-то надо было...
– Все равно ты хорошая, – выдыхает он. – Ты не такая, как они все...
Шурка качает головой.
– Я точно такая...
Берта молчит очень долго. При этом ее лицо ничего не выражает. Даже размышления не отражаются в ее взгляде.
– И до каких пор ты будешь скрываться?
– Недолго, – говорит Шурка. – Думаешь, этому Шнуру никто гайки не прикрутит? Не он весь лес держит...
Берта широко раскрывает глаза.
– Помнишь того парня, у которого невеста умерла, а он не мог от мобильника оторваться? Ну, на которого ты сказала «бандит»? Это Савва. Он у них главный.
– Ты его знаешь? – удивляется Берта.
– Знаю немного. Я сказала ему, что этот Шнур на Макрияниса и «Ивони» наехал. Это скоро решится, – заверяет Шурка.
– Как решится? – не понимает Берта.
– Как-то решится.
– А если Шнур узнает, что это ты сказала?
– Это и без меня всплыло бы. Я так думаю. Это ведь не тайна.
Берта молчит. Думает о своем.
– Шурочка, ты... меня извини, – наконец, произносит сбивчиво. – У меня ребенок. Я тебя не могу к себе пригласить.
– Нет-нет, – Шурка машет руками. – Мне есть где перекантоваться. Не волнуйся.
И когда Шурка исчезает за дверью, Берта крепко задумывается. С одной стороны, все эти события не должны ее касаться настолько, чтобы отменять прием больных. Но Берта отменяет прием и отдается размышлениям, потому что, с другой стороны, не может оставить все это без своего вмешательства. И чувствует, что тоже запуталась, что не в силах понять, как будет для Шурки... хуже всего.
Успокаивает одно – Шурка не выпутается. Она слишком глупа для этого. И ей не очень везет. Нет, определенно – у нее нет ни одного шанса.
А Шурка выходит за дверь и думает, куда бы ей податься. Идти, собственно, некуда и прятаться неохота. Устала.
К Жеке пойти нельзя, потому что все закончилось между ними, да и Шнур в любое время может его разыскать. К Вангелису тоже нельзя, потому что он и без того под прицелом и пристальным вниманием. Не ехать
Шурка смотрит из больничного окна. И хотя это другая клиника, и другой больничный двор, Шурке вспоминается Савва – его ссутулившаяся фигура внизу, желтые листья у его ног и глухой телефонный голос. Наворачиваются на глаза слезы. Столько стерпел человек, столько перенес, и не жалуется, живет дальше, сцепив зубы от боли.
Нужно уметь отвлекаться от собственных несчастий. Именно для этого приходит к ней Савва, чтобы увидеть что-то совершенно другое, не то, что каждый день и изо дня в день. А ей и податься некуда – везде мерещится тяжелый взгляд человека, который ее преследует. Сложно отвлечься.
Шурка боится ходить центральными улицами и темными закоулками тоже боится. Хочет забыться, представить себе что-то хорошее, а как вообразить себе эту абстракцию, не знает. Приходит на ум только собственная квартира и работа без секса, за которую платят приличные деньги. Но как только перед глазами Шурки возникают воображаемые деньги – вся картина рассыпается.
Остаются только деньги. Именно отсутствие денег толкнуло ее на поиск другой работы, толкнуло на позорную связь с Жекой, а потом толкнуло от Жеки к Вангелису, и дальше – в лапы Шнура, готового ее убить в любой момент. С другой стороны, она не ставит деньги выше всего на свете, а просто без них невозможно.
И от них не отвлечешься. От этого нельзя отвлечься, как от самого ритма жизни, от биения сердца и вечного стука колес скорого поезда в ушах. Поезда, который торопится к концу своего пути. К финишу.
Вдруг останавливается посреди улицы – садится в троллейбус и едет домой. Возвращается с такой решимостью, словно уже бросила вызов судьбе и ей все равно, чем это закончится.
Что хорошего было в ее жизни? Пятерки на экзаменах? Да бред все эти пятерки и все эти экзамены! Сущий бред. Когда она искала работу, ей сто раз сказали «нет», и это был самый сложный экзамен, который нужно было пройти и после которого нужно было жить дальше: начинать все заново и каждый раз по-новому смотреть на свое гадкое отражение в зеркале – видеть не себя, а свою неудавшуюся, несложившуюся, потерянную жизнь. Это – словно в пазлах не хватает половины фрагментов, и без них – ничего не сложится. А их нет. И никогда не было.
Что хорошего было в ее жизни? Пузырек шампуня после получки и пачка прокладок, которые она с трудом могла себе позволить? Зубная паста, которой должно было хватить на месяц, и не хватало?
Из чего же, из чего же сделаны наши девчонки? Жизнь женщины сделана из тысячи мелочей: из туши для ресниц, из губной помады, духов, прически, одежды, колечек и сережек. И если чего-то не хватает, женщина не чувствует себя женщиной. А если ей не хватает любви, восхищения ее красотой и горячих объятий любящего мужчины, она вообще не чувствует себя живой...