Родитель мой король – он был в жестоком гневе,Когда пасти стада за речкой голубойЯ, королевский сын, к пастушке, робкой деве,Однажды убежал весеннею зарей.И как Адам в раю полурасцветшей Еве,Так я отдался ей – и мудрой чередойСкользили дни мои, и грезил змий на древе,Пока я песни пел любви моей святой.А в королевстве шли великие раздоры:Король низвержен был, другой на трон воссел,Но что мне до того? Я только песни пел.И помню: раз мы с ней от королевской
сворыСпаслись на дереве. Там, заплетясь гнездом,Ласкал нас древний змий – и спали мы втроем.
9 ЯНВАРЯ
Кровавым январем ты продолжал этапыСудьбины роковой безумно отмечать;Издалека ее к тебе тянулись лапы,И на чело легла проклятия печать.Когда к тебе с хоругвями, как дети,Текли толпы и пели гимн отцов, –Вдруг проиграл рожок, и залпом ты ответил,И лег багрец на белизну снегов.Ты показал, что страх позорней преступленья,Узнала Русь, что там, в дворце – лишь раб.И день за днем ковал ты только звенья,И, слабый царь, ты в кузне был не слаб.В грозовых днях ты был изнанкой нужной,О цоколи дворцов точилися мечи…Ты трепетал, как выродок недужный,И сердцу и уму ты говорил: молчи!Но в глубине твоей Водитель жил суровый,Сильнейший, чем Гапон, избранник января.Он вел страну к пожарам жизни новой,Он миру жертвовал Россию и царя.
III
«Наш милый сын, рожденный на вершине…»
Наш милый сын, рожденный на вершине,Как неба дар был сердцу беглецов;И кольца змиевы баюкали отнынеМладенца нежного под шелесты дубов.Он дивно рос и креп, внимая, как в долинеСкликались голоса торжественных дроздов,Как в горней высоте, к неведомой судьбине,Стремился рой святых на властный клич богов.Уж стал он отроком прекрасным и печальным;Уже в расщелину ушел премудрый змий,Чтоб сердце сжечь свое на алтаре хрустальномПод пенье сладостных подземных литаний;А юноша мечтал о славном бранном спореИ о красавице, тоскующей в затворе.
«В сияющей чаше белогрудые ласточки…»
В сияющей чаше белогрудые ласточки,Безумствуя, реют на широких кругах;– «Из солнца бы вырвать нам зернышко радости,А там и затихнуть, умереть в камышах». –Не спросят у сердца: ты, сердце, устало ли?Сгорая, всё выше восходить мы должныИ помнить про небо, про ласточку малую,Про волю святую острокрылой весны.
«Ты свела, как раковина, створки…»
Ты свела, как раковина, створки.Ты бледна и говоришь едва.Редкие слова бессонно горьки,Как полынь-трава.И, в глубоком кресле отдыхая,Видишь там, через окно зеркал:Брошена русалка молодая,Вольная русалка между скал.Острый камень окровавил руки;Непреклонна стража хмурых гор.И в последней угасает мукеСиний взор.
«Скажи, какой рукой, нечистой и позорной…»
Скажи, какой рукой, нечистой и позорной,Ты сброшена – ребенок — под уклон?За слово ль нежное иль за платок
узорныйТы предала твой дорассветный сон?Какими шла неверными тропами,Где находила камень — головеИ алыми холодными устамиРосинку малую ловила на траве?Как, наконец, смирилась и потухла,И вот теперь — ключом заведена —Косишь глаза, как розовая кукла,И просишь поцелуев и вина!Ах, в этом теле, маленьком и хрупком,Ты тайну неизбывную хранишьИ – мертвая, – кружась заздравным кубком,Нам о любви растоптанной поешь
«Итак, фальшивы были роды…»
Итак, фальшивы были роды,Был крик ребенка – только миф,И возле дерева свободыРазлегся охмелевший скиф.Всё глуше, глуше льются речи,Всё тише топот стад людских.Так меркнут тлеющие свечиВ дыре подсвечников пустых.Увы! Навеки – то, что было,Что в древности своей седойСказалось Тютчеву как силаБессмертной пошлости людской .
«На поиски, быть может, лучших мест…»
На поиски, быть может, лучших местСтремится нить лучистая далеко;Что до меня – куда ни кину око,Я вижу свет и только свет окрест.Небесный хлад в парче златистых звездВстречает клен, как мудрый царь востока;Душа лесов, под дуновеньем рока,Восторженно свой поднимает крест!Здесь бересклет, румянясь как ланиты,Стыдливой девы, сердцу говорит,Что беззаветно любящий дарит;Что вечностью те будут позабыты,Кто в строгий час свиданья с женихомТьму не пронзит приветственным огнем.
БАБЬЕ ЛЕТО
Спеши, спеши – короче стебель!Дробите лист – вся сила в цвет!Так мало солнца в бледном небе,Чуть улыбнулось – и уж нет!Вот на бугре, средь глины буройПригрелся лютик… – как цветет!Он до поры успеет хмуройИ просиять — и кинуть плод.Гвоздика, видно, опоздала:Малиновый венок так мал!Пусть! Ты права, когда искалаПробить свой корешок меж скал!А было жестко, было больно, –Так больно было – путь искатьИ, замирая мимовольно,О влаге камень вопрошать!Что было так легко в апреле,То чудо – в этот краткий срок;Но мир – весь чудо, и у целиСмеется каждый лепесток.Святое время – бабье лето:Тепла последний перегон;Как будто явь — и точно сон;Как будто песнь – а кем пропета?
«В звуке – вся жизнь, вся надежда в торжественном гуле…»
В звуке – вся жизнь, вся надежда в торжественном гулеВ трепете ветра и рокоте вод;Думы свой круг завершили – устали, уснули;Сердце смирилось – и ждет.Вот из-за рощи волна доплеснула святаяКолоколов.В синих просторах звезда прочертила, мерцая,Мнится: ласкающий зов…Ты ли, душа, мне родная,Вышла, любя, из своих берегов?