Посох в цвету: Собрание стихотворений

Бородаевский Валериан Валерианович

ОКНО БЕЗ РАМ

Диме

Поднявшись на этаж второй, Ты подойдешь к окну без рам, Где сквозь решетку ветр живой Несет не воздух – фимиам; И вольный виден кругозор: Площадка бега и за ней Пустынных домиков узор, Дымки, а там – простор полей. И восхищенный ловит взгляд Вид идиллический. Вдали На лыжах четверо ребят Цепочкой резвой протекли. Вот сняли лыжи. На снежки. Меж ними бой уже кипит; Они задорны и легки, И верно каждый победит! Над ними веет ветерок И тот же ветерок в окно Несет порхающий пушок, И место мне в игре

дано.

ВИРГИЛИЙ. Сонет

Посвящ. Е.В. Шлоккер

Бальзам надежды он на раны пролил, В железный век мечтал про золотой, Гласил о Том, кто исцелит все боли И успокоит мир с его тоской. Душа, влекомая к земной юдоли, Томилась неключимою рабой. Он с ней заговорил о светлой воле, О синем, что сияет над землей. Живя с природой, чуткий и пытливый, Он изучил крылатую пчелу И возрождений символ дал нелживый. Садовому искусный ремеслу, Привил ты Риму черенок Мессии И дал Психее пару новых крылий.

ПАВЕЛ ЕФИМОВ

Влечение, а не принуждение властвует над вселенной.

Фурье

Сам к нам пришел ты незваный, непрошеный, Вымел нам камеру, щи разогрел. Строгой судьбой в эти стены заброшенный, Нес ты уж месяцы грустный удел. Стал ты нам другом, спокойный и сметливый. Мы тебе хлебца давали, кто мог. Круглый лицом и улыбкой приветливый, Утром приходит, несет кипяток… Было нас двое и двое к нам прибыло. Ты помогаешь и всем четырем. С ласкою тихой блюдешь ты, что б ни было. Как без тебя мы отсюда уйдем? Ждешь ты амнистию. Грех твой не маленький: С поля бежал – и добрел до тюрьмы. Месяцы ждешь ты, солдат неудаленький, Месяц с тобой дожидаемся мы. Ты говоришь нам в часы откровенности: «Вы хороши мне и я вам хорош». Труд твой за хлеб, а безмерные ценности – Ласку твою – бескорыстно даешь. Жизнь не оставит нас в нашем томлении; В этом покинутом солнцем мурье Осуществляем семьей восхождение К миру гармоний, что строил Фурье.

ЖЕНА И МУЗА

Обеим

Чтоб видеться (в тюрьме тоска — не голод), Ты, пленнику, приносишь мне обеды, Усталая пересекаешь город, И наши через щель не веселы беседы. А по ночам божественная дева, Пока я сплю, незримо ждет у ложа. Проснешься – «Здесь ты?» – «Здесь!» Глядишь налево: Окно во тьме. Но ты и так пригожа. Твой голос – свет душе. Не надо утра. Чем сердце ты, богиня, удостоишь? И вот начнет торжественно и мудро. Я тихо вторю ей: нас в мире двое. Ты прежде забавляла — учишь ныне, Я познаю, чем мир стоит и движим. Как человек, подобный мерзлой глине, Восходит ввысь – про то мы строки нижем. И ритмы мира, музыку вселенной Несешь ко мне и сыплешь из корзины Твои цветы, и я ликую, пленный, Вознесенный на снежные вершины. Пока ты здесь в ночи и озаряет Мне щелку милый взор в дневную пору, Я не томлюсь… Печаль моя витает Как облако по синему простору.

ТЕБЕ И ЕМУ

Ты говорила мне, что он уже садится И гордо выглядит, как молодой орел. И любо слышать мне, как сыном мать гордится, Приветствуя ребячий произвол. Он зим еще не знал, и круг его в начале. Стремленье первое – дать юной силе ход. Чтоб руки матери подняться не мешали, Он много раз их гневно оттолкнет. И будет сладкий миг, когда он крепко станет, И лучший миг еще, когда он крикнет: я! И он пойдет на клич, куда его поманит Прекрасная богиня бытия. В углу моем, смиряясь, незримо привыкаю Сурово заглушать зов жизни изжитой. Чего еще я жду? Иль, может быть, желаю? – Жизнь хороша, но лучше – на покой… Что впереди с моей я стал бы делать волей? Обманы смутных дней я до конца познал, И ныне утлый

гроб мне грезится без боли, Заманчивый, как страннику привал. Расскажешь сыну ты, когда понять он сможет, Как странно наши с ним скрестилися пути; И пусть рука его тебе еще поможет За мною вслед покорно добрести.

СТАРУХА

Посвящено В. Е. Бахтадзе

Едва повечеру окончится поверка И скрежетом ключа мне кровь оледенит, Ко мне приблизится старуха-лицемерка И на ухо спеша заговорит. Меж тем как ночь недвижима на страже, Проходит старая и шепчет, наклонясь, Что был ты то да се, силен и важен даже, И чьей-то прихотью стал только грязь. И липнет, как слюна, и сморщенной рукою Докучно, медленно чело ласкает мне. От этой жалости я рабьим сердцем вою И цепь мою кусаю в полусне. Все койки до конца она пройдет дозором, Оплачет всех, кто слезы лить готов, И нескончаемым, томящим разговором Заманит нас в трясину без краев. А ночь тюремная на страже не устанет, Покуда черноту царапает восток, И каждый, истомлен, как приведенье встанет На скрип ключа, будящего замок.

ЗАПРЕТНОЕ СВИДАНИЕ

Сквозь щелку двери мы едва переглянулись, Ты поняла меня, и губы улыбнулись. Прощаемся кивком. И вот к тому окну Спешу перебежать: обманем сатану! И я не долго жду. Спешит. Остановилась. Корзину ставит в снег. Окно дарует милость Беседы радостной, свободной и живой. Чуть только далеко… Но воздух-то какой! И в этом воздухе ядреном и колючем Твой голос слышится, отрадно благозвучен, Как горного рожка торжественная медь, Как журавлиный клик, манящий улететь… Морозец-то каков! Но в сочетанье дружном Два наших голоса текут зефиром южным.

НОВЫЕ СОСЕДИ

От сумы да от тюрьмы…

Пословица

Новые соседи принесли нам жалобы новые, Слова-то другие, а послушаешь – те же. Ночью храпы иные, а сны, видно, наши, свинцовые… Наши прошли вы этапы, наши канавы и межи. Новые соседи, привет от старых пленников! Только не горюйте слишком, не советую: Жить здесь можно труднику, можно и бездельнику, Есть куда направить лодочку отпетую. Лодки наши, лодочки, с парусами рваными, Бури-то вас бросили и рубили скалами… Солнце где-то прячется, скрытое туманами. Много горевали вы? То ль еще бывало нам? Бросьте счет, товарищи: дни, недели, месяцы… Не томи, друг, сердца, назад не оглядывайся, Принимай без страха всё, что только встретится, От сумы с тюрьмой, смышленый, не отказывайся…

КОРЕЙША

Провидец, скрывшийся безумьем, словно маской, Он в шутку звал себя студентом хладных вод И жил, утешенный какой-то дивной сказкой, В больнице под ключом – Бог весть который год. В чудачествах не знал ни меры, ни предела, Сегодня – балагур, назавтра – глух и нем. Брал приношения и раздавал их тем, Над чьими душами нужда отяготела. И много было в нем непонятых глубин… Забьется в уголок, зачем-то камнем диким С благоговением, с вниманием великим Дробит бутылки там… Как маг и властелин. Когда к нему порой ходили за советом, Он на клочке писал неясные слова. Он юродивым был и, может быть, поэтом, И умер, преклонясь, как осенью трава. ……………………………………………… За гробом рос прибой задумчивых людей. Шли плача и скорбя. Казалось, будто правил Он сердцем простецов, кто любит горных фей… И след сияющий по-над Москвой оставил.

МОЕЙ ЖЕНЕ

Мать четырех детей – двоих ты потеряла: Порхнули ласточки из милых рук. Мечтой скорбящею за ними ты витала; Так облачко целует лунный круг. И двое близ тебя: наш отрок и малютка, А я в плену – и как могу помочь? Томит грядущее: оно темно и жутко: Холодная, всклокоченная ночь. И пусть мне говорят, что я напрасно верю, Что я не в силах Бога доказать, – Пусть будет так! Я тайну сердцем мерю: Я знаю, что такое смерть и мать.