Посох в цвету: Собрание стихотворений
Шрифт:
Муж бывал на Башне часто, и они бывали у нас. Я бывала там реже. Думала, что от меня интереса мало, т.к. многое, о чем они говорили, было мне чуждо. Однажды при мне были у них Андр. Белый, которого Вяч. звал Гоголенком, с женой Асей Тургеневой [45] , тоненькой изящной женщиной. К ней стали приставать, чтобы она встала на голову. Видимо, это был в то время ее номер. Она сняла со стриженых волос резинку, на которую были нанизаны черные бусы, и надела ее на ноги, прижав юбку. Затем легким движением вскинула ноги, опираясь на руки, получилась фигура, напоминающая вазу. Белый подал ей зажженную сигарету, и она простояла, пока докурила [46] . Все восхищались и, кажется, сам Белый больше всех. После этого мы были на лекции Белого о «Гамлете» [47] . Там я познакомилась с Блоком и его женой, но это было в антракте и мимолетно. Больше я их не видала, потому что когда Блок был у мужа с ответным визитом [48] , – он ему перед этим отвозил книгу [49] , – меня дома не было.
45
Анна Алексеевна Тургенева (1890-1966), художница, антропософка, первая жена Андрея Белого.
46
В этом месте рукописи – рис. автора, изображающий А.А. Тургеневу стоящей на голове с сигаретой во рту. (Примеч. Ю. Гельперина).
47
Здесь очевидная путаница: специальной лекции о Гамлете Белый не читал. Поскольку речь идет о феврале - марте 1910 г., то, вероятнее всего, это было выступление на вечере памяти В.Ф. Комиссаржевской, которое состоялось 7 марта 1910 г. в Петербурге,
48
Об этом визите см. в «Воспоминаниях об А. Блоке» Бородаевского.
49
В составе библиотеки А.А. Блока имеется экземпляр книги Бородаевского «Стихотворения: Элегии, оды, идиллии» с дарственной надписью на обложке: «Глубокоуважаемому Александру Александровичу Блоку, Поэту» (Библиотека А.А. Блока: Описание. Кн. 1. Л., 1984. С. 107). Кроме того, в составе утраченных книг библиотеки Блока значится и «На лоне родимой земли» (первая часть тиража, которая не пришлась по вкусу Бородаевскому из-за обложки Фаворского; основной тираж вышел под заглавием «Уединенный дол», - маловероятно, чтобы Бородаевский отвозил Блоку именно эту книгу).
Писательские знакомства очень интересовали мужа. Мы были с ним на шестом или седьмом этаже без лифта у Ремизовых [50] и сидели в кабинетике, увешанном и уставленном домовичками, недотыкомками и т.п. Были, тоже очень высоко, у Чулковых [51] , но это знакомство тесно не завязалось. Часто у нас, кроме Ивановых, бывали Кузмин, Верховский и Гумилев [52] , читали стихи и муж им читал свои. Однажды зашел А. Толстой звать к себе на следующий вечер. В тот период такие приглашения были постоянно от всех. У меня в то время была шапка, сделанная из бабушкиной собольей муфты. Спереди к ней были приколоты круглой золотой брошкой два перышка марабу как эгрет. Толстой схватил ее в прихожей с зеркала и надел, и так она к нему пошла, такой у него был видой польского магната, прямо этакий Радзивилл [53] , и все, кто был у нас, им восхищались, а ему это, конечно, нравилось, и он долго красовался перед зеркалом. Когда мы у него были, познакомились с его женой Софьей Исааковной [54] , художницей, с которой он познакомился в Париже. Очень красивая, стройная женщина. Помнится, она в это время ожидала дочь, Марьяну [55] . Обстановка в комнатах была старинная, вывезенная из имения после смерти отца. Помнится, именно в этот раз Юр. Верховский застрял в лифте между этажами и опоздал. Это было 27.11.1910 г. Я помню потому, что бывший там же Гумилев взял мой альбом, который был со мной, и написал в него маленькое стихотворение о моем синем платье [56] . А вслед за ним написал и Верховский. В этот же период 1910 г. написали мне в альбом Белый, но не специально написанное, и Ф. Сологуб, тоже Ремизов написал две странички своим удивительным почерком, а В.В. Розанов 4 очень интересные страницы о лечении запахом цветов. В это же время Вяч. Ив. написал мне чудесное шутливое стихотворение, посвященное «Куме» [57] , а Толстой – шутливое «Излияние М. А. Бородаевской о муже ее Валериане», где его пробирал за страсть к собиранию старинных вещей на рынках Петербурга (7.III). А Кузмин (9.III) – привет мне. Всё это было перед отъездом домой, в курские места.
50
Алексей Михайлович Ремизов (1877-1957), писатель; его супруга Серафима Павловна Ремизова-Довгелло (1877-1943) увлекалась антропософией, вполне вероятно, что могла встречаться с четой Бородаевских на лекциях Штейнера в 1912-1913 гг. Письма Бородаевского А. М. Ремизову от 1916 г. хранятся в фонде РО ИРЛИ (Гречишкин С.С. Архив А. М. Ремизова // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 1975 год. Л., 1977. С. 36).
51
Георгий Иванович Чулков (1879-1933), поэт; прозаик, литературный критик; его жена Надежда Григорьевна Чулкова (1875-1961).
52
Николай Степанович Гумилев (1886-1921), поэт, литературный критик, переводчик. Гумилеву Бородаевский обязан по меньшей мере двумя рецензиями на сборники своих стихотворений (Речь. 1909,21 сент.; Аполлон. 1909. № 1). Сохранилось свидетельство ревнивого отношения H. Гумилева к В.В. Бородаевскому и Ю.Н. Верховскому: «Николай Степанович говорил постоянно о Вяч. Иванове - его любимая тема такого разговора была - о том, что Вячеслав покровительствует бездарной молодежи - Верховскому, Бородаевскому и другим; что он хочет себе подчинить всех, что это невыносимо и мучительно» (Лукницкий П.Н. Acumiana: Встречи с Анной Ахматовой. Париж; М., 1997. Г. 2: 1926-1927. С. 23).
53
Радзивиллы - польский род, богатейший в Великом княжестве литовском, ведет свое начало с XVI в.
54
Софья Исааковна Дымшиц-Толстая (1884-1963), художница-авангардистка; была гражданской женой А.Н. Толстого с 1907 по 1914 гг.
55
Марианна Алексеевна Толстая родилась 10 августа 1911г.: надо полагать, что некоторая часть воспоминаний М. Бородаевской относится скорее к сезону 1911 г. (см. ниже).
56
Это стихотворение нами не выявлено.
57
Стихотворение Вяч. Иванова «Моей куме» впервые опубликовано: Вячеслав Иванов. Из неопубликованных стихов: Дружеские послания; Из неопубликованных переводов; Dubia / Публ., коммент. Д. В. Иванова. А. Б. Шишкина // Русско-Итальянский архив: III: Вячеслав Иванов - новые материалы. Salerno, 2001. С. 27-28.
5/III у нас был Гумилев, прочитал стихи «Крыса» [58] , которые мне очень понравились. Тогда он их вписал в альбом и посвятил мне, но в книгу его они попали без указания на это посвящение. Вечером, когда он был еще у нас, раздался звонок и явилась молодая особа, сказавшая, что она была у него в Царском Селе и ей там сказали, что он должен быть у нас, а она собирает для какой-то выставки рисунки поэтов и приехала, чтобы получить рисунок от него, так как тут и другой поэт, Бородаевский, то и от него. Гумилев категорически отказался, а муж для смеха нарисовал три свечки с пламенем в разные стороны [59] . Тогда Гумилев сказал: «Ей я не дал, а Вам сделаю три рисунка к Крысе». Девочка, крыса и кошка и на каждой вензель автора.
58
Стихотворение Н. Гумилева вошло в сб. «Романтические цветы».
59
Над текстом воспроизведен этот рисунок (примеч. Ю. Гельперина).
Перед отъездом мы пошли к В.В. Розанову, чтобы взять мой альбом, в который он обещал написать. В его небольшом, заставленном книгами кабинете у нас была очень интересная встреча с М.М. Пришвиным [60] . Он был еще молод, у него была черная борода и много черных пушистых волос, мы тут узнали от В.В., что он был его учеником в гимназии – помнится, в Ельце [61] . Все, кто у него учились, он был историк, его помнили и любили. В этот раз это был Пришвин, он ходил по комнате и оживленно рассказывал о том, как ездил по Киргизии и изображал из себя «черного араба». Об этом у него потом была книга.
60
Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954), прозаик. В дневниковых записях Пришвина не обнаружено свидетельства о его встрече с Бородаевскими.
61
Ср. воспоминание Пришвина о Розанове-учителе в письме к Ященко (сентябрь 1922 г.): «Учиться я начал в Елецкой гимназии, и такой она мне на первых порах показалась ужасной, что из первого класса я попытался с тремя товарищами убежать на лодке по реке Сосне в какую-то Азию (не в Америку). Розанов Василий Васильевич (писатель) был тогда у нас учителем географий и спас меня от исключения, но сам же потом из 4-го класса меня исключил за пустяковину, нанес он мне этим исключением рану такую, что носил я ее незажитой и незашитой до тех пор, пока Василий Васильевич, прочитав мою одну книгу, признал во мне талант и при многих свидетелях каялся и просил у меня прощения (“Впрочем, - сказал, - это Вам, голубчик Пришвин, на пользу пошло")» (Пришвин М.М. Собр. соч.: в 8 т. Т. 2.1 Коммент. В.Н. Чувакова. М.: Худ. Лит., 1982. С. 650-651). Встреча Розанова и с Пришвиным состоялась в Петербурге на заседании Религиозно-философского общества в 1909 г.
На следующий год мы встретили у В.В. Розанова К.И. Чуковского, и между ними и мужем шел оживленный разговор о Константине Леонтьеве. Муж хотел выступить в Религиозно–Философском обществе с докладом «Религиозная правда Леонтьева». Был доклад и вечер прений по докладу [62] .
62
Бородаевский выступил с докладом 28 февраля 1910 г. (См.: Религиозно философское общество в Санкт-Петербурге (Петрограде): История в материалах и документах. Т. 2: 1909-1914. М., 2009. С. 91-104).
63
Беловой автограф хранится в РГАЛИ (Ф. 290. Оп. 1. Ед. 63); рукопись была передана Бородаевским (вероятно, для публикации) священнику И.И. Фуделю: «Глубокоуважаемый отец Иосиф Иванович, при этом, согласно обещанию моему, прилагаю (с небольшими сокращениями) копию прочитанного мною в 1910 г. реферата - в Христианской секции Религиозно-философского общества в С.-Петербурге. С совершенным к Вам уважением имею честь быть Валериан Бородаевский. 27 февр. 1911 г. Станция Кшень, Московско-Киево-Воронежской ж.д.» (цит по.: Религиозно-философское обществ») в Санкт-Петербурге (Петрограде). Т. 2. М., 2009. С. 541).
Наш отъезд был назначен на 10-е марта. Всё было уложено и увязано. Поезд должен был быть часов в 7-8 вечера, а часов в 5 пришел Ю.Н. Верховский и сообщил, что принес 4 стихотворения в разном роде и надо их немедленно вписать в альбом. А альбом был уложен в большой корзине и корзина завязана при содействии дворника, Ю.Н. очень огорчился, и муж решил корзину развязать, что мы сделали, и Ю.Н. все стихи вписал, а потом они с мужем вдвоем довольно неумело завязали корзину. На вокзале не обошлось и еще без задержки. Няня вдруг вспомнила, что забыла в квартире погремушку-паяца, подаренную Верой Павлику, и, пользуясь тем, что горничная Юля нас провожала, она отдала ей малыша – и вдруг исчезла. Мы очень беспокоились, что она опоздает, а она придумала объяснение, что будто забыла паспорт. Но по счастью наша квартира была очень недалеко и няня явилась своевременно. Мы-то ведь по-провинциальному забрались на вокзал рано и всё успели сдать в багаж и попрощаться с Ю.Н.
Время возвращения в деревню мы выбрали необдуманно. Это был март, середина, у нас в Курской губ<ернии> снег только сошел и было очень грязно. За нами выехала карета с кучером Мишей из Петропавловки и коляска со старым Николаем Федоровичем, кучером старых Бородаевских из Кшени. Ехали мы не домой, а к родителям мужа во Кшень, т.к. к ним дорога шла большаком и не было оврагов и переправ. Но дорога была очень тяжелая и лошади шли почти шагом. Муж ехал в коляске, а я с детьми и няней в карете. Нас с Димой всегда укачивало, он плакал, а я нетерпеливо ждала конца пути. Мы ехали часа 4, если не больше. У дедов мы прожили несколько дней, пока было можно добраться домой.
Говоря о первых знакомствах с петербургскими поэтами, я не упомянула Макса Волошина, он был у нас всего один раз. Они с мужем сидели в кабинете, им подали печенье и какое-то вино. Дима, избалованный вниманием других, решил забраться на колени к Максу, но тот, занятый разговором, спокойно ссадил его на пол, и обиженный малыш ушел.
Прошел год. Муж опять поехал в Петербург и снял комнату в Северной гостинице, куда звал приехать и меня. Я оставила детей с няней у родителей и поехала. В Петербурге я пробыла всего одну неделю, но прошла она шумно и весело. В один из первых дней нового 1911 года был назначен маскарад у Ф. Сологуба [64] . Мы с мужем были приглашены и должны были взять с собой Веру Иванову: [65] Вячеслав почему-то не мог или хотел идти. Мой муж в прошлом году был на таком маскараде, в костюме тунисского бея, а я тогда из-за рождения Павлика не выезжала. Мы поехали к Лейферьту [66] , у него все брали костюмы, и я взяла себе костюм боярыни, а муж тоже – боярский, темно-зеленый кафтан и шапочка меховая, темно-малиновые шаровары и желтые сапоги. Вид у него был суровый – этакий Вяземский. Вера оказалась в красной тунике, с плющом на плечах и жезлом (тирсом), кончающимся шишкой, в руке. Когда мы вошли, она побежала вперед с криком «эван-эвоэ», муж тоже ушел, а я застряла в прихожей, укрепляя маску, которой мешал кокошник, в это время ко мне подбежали Добужинский [67] и кто-то другой и заспорили: мужчина или женщина? Рост, особенно в кокошнике, большой, уши не проняты [68] ; выдали руки, мягкие и в кольцах не мужского стиля. Скоро маски поснимали, и все стали сами собой. Я с удивлением встретила нашего деревенского соседа Колю Познякова в костюме Пьеро. Ремизов изображал чиновного черта с широкой красной лентой через грудь и длинным черным хвостом, который он носил подмышкой. Сам Сологуб был в красном берете, с лентой на плече, в костюме испанского гранда. Жена Толстого изображала укротительницу зверей, на ней была блестящая зеркальцами, обтягивающая фигуру кофта без рукавов, а на голове муфта-шиншилла, надетая как средневековый убор с пучком лент на конце [69] ; а звери были Толстой и Верховский. На них были шкуры – и на спине, и на ногах. Жена Сологуба ворчала, что они такие большие, стерли ее шкурки – кажется, пантеры. Они разыгрывали стихотворение «Мы голодные звери, голосим как умеем. Крепко заперты двери, мы открыть их не смеем» [70] .
64
Маскарад состоялся 3 января 1911 г. Ср. запись в дневнике Ф.Ф. Фидлера: «Был вчера на костюмированном вечере у Сологуба. Он был одет горцем, а Чеботаревская обрядилась в короткое черное платье фантастического вида. ... Маскарадный костюм Ремизова состоял из - одного пушистого хвоста. Граф А.Н. Толстой нарядился японцем, Тэффи - медузой со змеями в ярко-красных волосах; лицо - набеленное, под глазами - круги, подведенные черным. Верховский держал перед своим лицом маску ибиса; поэт Борсщаевский изображал боярина. Аверченко пришел без костюма, Арабажин - тоже... Но истинного веселья - несмотря на самые резвые мелодии Оффенбаха и Штрауса, которые я играл, - так и не получилось. Возможно потому, что выпивки было совсем немного ... Ничего декадентского и ничего циничного (как было в прошлые годы)». (Фидлер Ф.Ф. Из мира литераторов: Характеры и суждения / Вступ. ст., сост., пер. с нем, примеч., имен. указ., подбор илл. К.М. Азадовского. М., 2008. С. 548-549).
65
Шварсалон.
66
Бутафорская мастерская братьев Лейферт в Петербурге.
67
Мстислав Валерианович Добужинский (1875-1957), художник, художественный критик, мемуарист.
68
Т.е. не проколоты для сережек.
69
В этом месте текста – рисунок костюма С.И. Толстой. (Примеч. Ю. Гельперина).
70
Стихотворение Ф. Сологуба.
Для танцев стали убирать ковер. Кто-то сказал: «Ой, не поднимайте пыль». А. Ремизов поднял палец и сказал: «Потише о пыли, Федор кузьмич обижается». В это время был напечатан рассказ сологуба «Пыль». Когда танцы и угощение кончились, мы завезли Веру домой и поехали к себе. Как память в моем альбоме осталось стихотворение В.И. «Хронологическая помета» [71] .
Мы поехали домой и договорились, что Вера и лидия едут к нам [72] . Они провели у нас около двух недель. Дома играли в столовый крокет, а днем катались на лыжах и просто с гор, а потом придумали: прикрепляли вожжами лыжи к седлу лошади, на седло садилась Лидия, а Вера на лыжи и катила за лошадью. Это очень занимало окрестных крестьян. Раз они так доехали до соседей, верст 6. Ну, а назад я за ними приехала в санях. 21 января девочки уехали. Было очень холодно, и мы их отправили на станцию в возке (карета на полозьях). Отсюда явились стихи мужа в похвалу возка [73] , и открытка и стихи Веры и Лидии в его порицание [74] .
71
В стихотворении Вяч. Иванова «Хронологическая помета» («Боярыня в жемчужинах...», 4 января 1911 г.; опубл.: Русско-Итальянский архив: 111: Вячеслав Иванов - новые материалы. Salerno, 2001. С. 27-28) обыгрывается имя и внешность М.А. Бородаевской в маскарадном костюме русской боярыни в жемчужном кокошнике.
72
Вера и Лидия гостили у Бородаевских в январе 1911 г.
73
См. стихотворение В. Бородаевского «Возок».
74
Ответное стихотворение Веры и Лидии «Возвратное послание по поводу Возка» опубл.: Вячеслав Иванов: исследования и материалы. Вып. 1. СПб., 2010. С. 504.
В 1912 г. умерла моя свекровь, мать Валериана. 1 июня 1910 г. умер его отец, а 4 июня 1912 г. мать. Собрались все 4 брата и решили произвести полюбовный раздел. Дома по плану разделили землю по указанию старика управляющего и друга всех братьев, и еще соседа. Когда все это вчерне оформили, все поехали в уездный город Тим к нотариусу и у него тянули жребий, какой кому участок достанется. Усадьба с домом досталась мужу. Это и соответствовало курской традиции: дом родителей остается младшему. Всегда братья гостили у нас как желанные гости.