Посох Заката (Два цвета вечности - 1)
Шрифт:
– Занимайся на здоровье. Он твой, - объявил начальник стражников.
– Эй, все слышали?! Пленного даже пальцем не касаться без приказа господина мага. Ясно вам?!
– Так точно!!!
– проорали стражники.
– Замечательно...
– бормотал маг, кругами ходя возле Курта.
– Просто восхитительно... хорошо, что я вовремя подоспел... и теперь позабавимся... а боль я умею делать... такую восхитительную чудесненькую боль, пальчики оближешь... и никаких следов... не то, что эти грубые мужланы... им обязательно нужно кого-нибудь убить, представляешь?.. идиоты, да?.. они не понимают, что гораздо смешней, когда человечек сам хочет умереть, а смерти все нет и нет, вот тогда и в самом
– Идите вон отсюда!
– бросил маг растеряно переминающимся с ноги на ногу стражникам.
Тех как ветром сдуло.
– Ну что, приступим?
– маг продемонстрировал Курту свою уродливую улыбку.
– Теперь, когда все ушли, мы позабавимся без помех. А может, ты и так мне все расскажешь?
Курт глубоко вздохнул и бросился на мага. "Отнять посох и бежать!"
Маг резко вытянул перед собой руку, и Курта буквально сбила с ног стена чудовищной боли. Прозвучало заклятие - и Курт понял что не может пошевелить ни рукой ни ногой. Потом схлынула боль.
– Отлично!
– промолвил маг.
– Лучше некуда. Такой живой!
...И началось. Маг то подходил вместе с посохом совсем близко, и боль исчезала, то отходил, заставляя Курта извиваться от боли. А потом начался еще и приступ. Боль стала до того невыносимой, что почти уже перестала быть болью, она медленно и верно становилась чем-то другим. Курт в отчаяньи думал, что ему давно пора бы потерять сознание, но блаженное забытье все не приходило. Курт не знал, не мог знать, что заклятье, связывающее его тело, не позволяющее ему бежать или сопротивляться, заодно связывает и его сознание, не позволяя ему избегнуть чудовищных мучений.
– Говорят, ты пытался освободить девушку...
– бормотал маг.
– Что, среди пленниц твоя невеста? Или любовница? Ты, верно, сбежал от учителя, чтоб спасти ее? Или твой учитель погиб, а ты сирота и не имеешь никого в этом мире? И плохие дяди похитили твою большую любовь, последнее, что у тебя осталось... Можешь мне про это не врать... Видишь, я и сам умею сочинять такие жалостливые байки. Говори, зачем ты здесь? Кто послал тебя?
Курт исправно вопил, но так ничего и не ответил. Говорить правду было бессмысленно и опасно, а ложь этот опытный мерзавец чуял за версту. Мур вопил вместе с Куртом, но во все остальное время притворялся немым. Ни на один вопрос мага он не ответил даже звуком - и даже тогда, когда взбешенный маг пригрозил сломать его.
– Ну ладно, сейчас вы у меня попляшете!
– яростно прошипел маг.
– Обойдешься!
– из последних сил прохрипел Курт.
– Я с такими противными не танцую! Да и вообще наплясался...
– Это тебе кажется!
– с исказившимся от ярости лицом проговорил маг. Ты еще даже и не начинал! А что касается противности, когда мы закончим, ты сам себе покажешься противным - если доживешь, конечно!
Прорычав последнюю фразу, он почти бегом отнес посох на такое расстояние, что Курту показалось, что его мучения прямо сейчас и кончатся. Ни один человек не может такого выдержать. Проклятый маг вернулся обратно без посоха. Вот ведь сволочь! Живут же такие... Как их только земля держит? Как только небо на них не рушится? Наложил, гад, еще одно заклятие. Боль не уменьшилась, а вот возможность умереть... кажется, ее больше не было...
Покончив со своими мерзостями, маг злобно уставился на Курта.
– Знаешь, почему меня держат на этом месте?!
– задыхаясь, прохрипел он.
– Не знаешь?! Сейчас узнаешь! Рабы иногда себя плохо ведут. Чтоб научить их правильному поведению, нужна боль. А бить их нельзя. Они от этого в цене падают.
Ухватив Курта за подбородок, он уставился ему в глаза безумным бешенным взглядом. Новый вал боли обрушился на Курта. Эта боль была невыразимо гадкой, тошнотворно-унизительной, и Курт понял, что до этого мига у него по-настоящему ничего-то и не болело. Эта боль болела отдельно от старой боли, она была ей противоположна, она... и две боли вцепились друг в друга, как две страшенные злющие твари. Ни одна не уступала другой в свирепости. Они попросту рвали Курта на части. Рвали, рвали... и наконец разорвали.
Что-то внутри него с хрустом треснуло, лохмотья полетели во все стороны, а потом...
Освобожденный свет залил его изнутри. Курт чувствовал себя так, как если бы внутри него была темница, а потом эти злобные твари, две эти непримиримые боли, сражаясь, уничтожили эту темницу, разодрали ее в лохмотья, и некое восхитительное и могучее существо вышло наружу. То есть, конечно, вышло вовнутрь. Вовнутрь тела, но наружу из тюрьмы. Оно вышло - и пропитало Курта собой. И тогда мир изменился. Все эти боли больше ничего не значили. Они ели друг друга, и Курту не было до них дела: он с абсолютной точностью знал, что когда они доедят плоть друг друга, они вернутся домой и будут там уже не болью, а чем-то иным, быть может, даже людьми. Курт знал, что их дом далеко и лишь случайная нелепость закинула их в этот мир, заставив принять такое чудовищное обличье. Курт понял это в короткий миг всезнанья, но это быстро прошло - и он поднялся, чтобы действовать. Заклятья больше не держали его, тонкими ручейками они стекали с его тела, пытаясь укрыться в траве. Курт с наслаждением потянулся, наблюдая как на лице мага гримаса ярости сменяется маской ужаса, а потом легонько щелкнул его по лбу. Маг немного подумал и с грохотом взорвался.
Дальнейшее Курт помнил смутно.
Помнил, как стряхнул с себя омерзительные ошметки мага и со всех ног рванул к посоху. Помнил, как добежал. Как взял. Как повернулся... А дальше был ветер. Чудовищный, воющий ветер. И грохочущий топот множества ног. Курт куда-то страшно спешил, все кружилось, неслось, летело... деревья, кусты, дорога... и сам он весь превратился в мельканье и судорожное верченье... Потом в этот хаос ворвалось лошадиное ржанье, сердито рявкнул и тут же захлебнулся гром, Курт почувствовал словно бы комариные укусы, но ему было не до них, он махнул рукой, и комары улетели...
Тихий смех сотрясал границы сущего. Тихий ласковый смех...
Время еще не пришло. Оно еще в пути.
Время?
– Лучше бы меня и в самом деле в задницу тебе затолкали, извращенец проклятый!
– задумчиво промолвил Мур, и Курт открыл глаза.
Он лежал в густой траве. На носу у него сидел кузнечик, а в глазах плавало солнце.
– Ну ты и сволочь...
– неторопливо добавил посох.
– Однако... Линард был прав.
– Почему это я - сволочь?
– спросил Курт.
– И в чем был прав Линард?
Он не обиделся на Мура. Он откуда-то знал, что посох не собирался его обижать.
– Так почему я - сволочь?
– еще раз спросил он.
– А ты еще скажи что не помнишь, что творил, - фыркнул Мур.
– А я что-то творил?
– удивился Курт. И тут же понял что - да, творил... но в его памяти зиял странный звенящий провал.
– Помню колонну пленных... кажется, я полз кого-то освобождать, а ты был недоволен... и что-то потом, кажется меня схватили...
– Нас схватили, - ехидно поправил посох.
– Мне крупно повезло. Я разделил с тобой это неземное блаженство.