Посол без верительных грамот
Шрифт:
Закончив с устройством одного костра, саргоны соорудили неподалеку другой. Четыре воина подошли к Павлу, взвалили его на крылья и понесли ко второму костру. Рой вздохнул и выдвинулся вперед. Шура все не появлялся. Ничего другого не оставалось, как применить оружие. Рой мысленно послал в разрешающее устройство гравимета формулу, снимающую блокировку гравитационного конденсатора. Теперь оставалось лишь нажимать на пружину. Рой медленно поднял гравимет и прицелился в предводителя, важно восседавшего в центре поляны.
И тут из леса раздался мощный
Рой подбежал к Северцову, быстро перерезал веревки и крикнул:
— Беги к планетолету! Мы с Шуркой прикроем отступление… Куда ты, сумасшедший?
— Не пропадать же добру, — хладнокровно возразил Северцов и направился к стереокамере.
Панов продолжал реветь и размахивать светящимися лапами. Но саргоны быстро пришли в себя, в пылающее чудовище полетели стрелы. Северцов скрылся в чащобе, Рой схватил за руку Панова и увлек за деревья. В лесу Шура упал, поднялся, сделал несколько шагов и снова упал.
— Тебя подстрелили! — крикнул Рой и выдернул стрелу из шеи Панова. — Стрела отравлена!
Панов пытался идти и не мог. Рой взвалил его на плечи и помчался к реке, где стоял планетолет. На берегу он свалился со своей ношей. К ним подскочил Северцов.
— Скорей лекарства! — крикнул Рой. — Боюсь, это мгновенно действующий яд! Скорей, скорей!
Северцов бросился к планетолету. Панов последним усилием приподнялся, слабо улыбнулся Рою.
— Помнишь, Рой, — прошептал он. — Звезда Великих Провалов… Не везет мне…
— Все! — с отчаянием сказал через несколько минут Рой, бросая на землю бесполезные лекарства. — Он умер. Все, Павел!
3
— Все, Рой! — сказал Панов, встряхивая друга. — Очнись. И довольно плакать. Ты же видишь, я живой.
Однако прошло немало времени, пока у Роя перестали трястись ноги и руки и восстановилось умение говорить.
— Так вот оно, твое новое изобретение! — сказал он, когда они вышли наружу.
— Да, Рой. Изображение становится реальностью, а зритель превращается в одно из действующих лиц. Скажи мне, пожалуйста, спасли ли мы Павла от саргонов?
— А разве ты не видел, как мы его спасали?
— На моем стереотеатре каждый может смотреть свой особый спектакль. Для себя я выбрал другую программу. Она немного связана с занимающей меня теперь проблемой воспоминаний, правда, уже не моих личных, а, так сказать, общечеловеческих… В моей стереокартине мы с тобой перенеслись в прошлое, в далекий двадцатый век, прогуливались по Москве… И где-то на окраине увидели горящий деревянный
— Ну, и…
— Конечно! Я вскочил первый, за мной ты вбежал в пылающее здание. Лопались стекла, мы перепрыгивали через горящую мебель…
— Ты мне скажи, что с девочкой?
— Ее вынес ты. Она даже не обгорела, только очень перепугалась.
— А ты, Шурка?
— Я погиб в огне, — грустно сказал Панов. — Все это очень странно, но как-то всегда получается так, что во всех моих стереокартинах сам я всегда погибаю.
ОГОНЬ, КОТОРЫЙ ВСЕГДА В ТЕБЕ
Создателем индивидуальной музыки общепризнан Михаил Потапов. На концерте Потапова — концерт состоялся первого мая 2397 года по старому летосчислению — изумленное человечество познакомилось с этой новой и такой ныне популярной формой музыкального самозвучания (сам Потапов употреблял, как известно, термин «музыкальное самопознание»). Вместе с тем не следует думать, что новая форма музыки появилась сразу готовая, как Афродита из морской пены. У великого творения Потапова есть не только история, повествующая о том, как оно заполонило в короткий срок умы и чувства, но и предыстория — и, к сожалению, трагическая.
Недавно разбирали архив известных физиков прошлого века — братьев Генриха и Роя Васильевых. Среди прочих документов нашли и материалы, бросающие свет на истоки индивидуальной музыки. Материалы эти будут опубликованы в сорок седьмом круге пленок «Классики науки», а здесь мы воспроизведем лишь речь Роя на собрании членов Общества классической музыки. Речь эта никогда не передавалась в эфир и не печаталась в официальных пленках общества. Возможно, это объясняется тем, что классическая музыка, сегодня имеющая снова немало поклонников, в те годы почти полностью была позабыта: собрания ее немногочисленных адептов не привлекали широкого внимания.
Ниже дан сохранившийся текст речи; начало, к сожалению, утрачено.
1
…Это произошло незадолго перед последней болезнью Генриха. Он уже прихварывал: ранения, полученные при загадочной аварии звездолета на Марсе — тайна, впоследствии им же с таким блеском распутанная, — были залечены, но не преодолены. Внешне Генрих оставался бодрым, красивым, быстрым, но я уже смутно догадывался, куда идет дело, и в один нехороший день — я потом объясню, почему он нехорош, — силой вытащил брата из лаборатории.
— Ты дурак, Генрих, — сказал я. — А я скотина. Не спорь. Я не терплю преувеличений и что говорю, то объективная истина.
— Я не спорю, — возразил он кротко. — Но я хотел бы знать, что тебе от меня надо?
— Сейчас мы выйдем наружу. И будем ходить по городу. И погуляем в парке. А возможно, слетаем на авиетках к морю и покувыркаемся на волне. И если мы этого не сделаем, я буду чувствовать себя уже не скотиной, равнодушно взирающей, как брат неразумно губит себя, а прямым убийцей.