Посольский город
Шрифт:
Бескрылые, изувечившие себя ариекаи продолжали убивать других. Брен посылал на их поиски осокамеры. Он следовал неясным указаниям, которые наверняка получал от ИллСиб и других контактов в городе. Мы наблюдали набеги глухих ариекаев, вместе с роями осокамер входили в трупы домов и посещали котлованы, оставшиеся на месте выкорчеванных или вознёсшихся жилищ. Не знаю, что мы искали тогда. Он не сказал нам, в каком направлении он пошёл умирать, и я всё представляла,
Когда камерам удавалось напасть на след новой породы бескрылых ариекаев, те неизменно оказывались среди развалин, где они сидели, касаясь кожи друг друга, а увидев камеру, тут же начинали её ловить. Пойманные камеры они уничтожали. Они охотились на оратеев.
Среди ариекаев были такие, которые не настолько далеко зашли в своей зависимости, чтобы превратиться в ходячих мертвецов, и не ожесточились, как бескрылые: эти собирались в яслях для биомашин или в их развалинах и говорили на Языке так быстро, что Брен их не понимал.
— Никогда такого не слышал, — сказал он. — Что-то меняется.
Они пытались жить. Они кричали, чтобы им дали голос ЭзРа, и возводили укрепления вокруг громкоговорителей, которые молчали уже много дней. Они начищали их до блеска, словно тотемы. Они ухаживали за оставшимся молодняком и присматривали за впавшими в детство стариками, тоже зависимыми, хотя и не знавшими этого. Мы наблюдали стычку между небольшой группкой этих, сохранивших остатки цивилизованности, ариекаев, и живыми трупами, которые при виде утративших разум стариков делали голодные движения ртами.
В одиночку я искала кое-что другое. Просматривая записи, сделанные приграничными камерами в ту ночь, когда мы нашли Вина — никто не знал, что я этим занимаюсь, — я нашла одну, на которой несколько секунд был виден мой муж, уходящий из Послограда. Кадр резко поменялся, и я увидела, как он спускается с одной из самых маленьких баррикад.
Он поднял голову и, наверное, взглянул в объектив какой-то другой камеры, записи с которой я так и не нашла, так что я не смогла увидеть его лицо. Но я точно знала, что это Скайл. Он шёл, шагая довольно быстро и без видимого уныния. На опасные улицы он вступал как исследователь, и это было последнее, что я увидела прежде, чем сигнал на мгновение прервался, и этот кадр сменился другим, на котором улица была пуста.
Просидев несколько недель в одиночке, Уайат, безработный бременский представитель, стал требовать встречи с нами. Поначалу, повинуясь неопределённому чувству долга, комитет согласился. Но он только орал на нас, паникуя, и поносил нас на чём свет стоит. Больше мы к нему не ходили.
Некоторые полагали, что ему удалось послать сигнал тревоги на Бремен: даже если так, то пройдут месяцы, прежде чем сообщение дойдёт до адресата — при условии, что оно хорошо запрограммировано, — и ещё месяцы, прежде чем через
Я не придала большого значения словам МагДа о том, что Уайат опять хочет нас видеть. Мы держали его в одиночке, опасаясь воображаемых бременских шпионов, которые могут оказаться в Послограде и которым он может передать приказ.
— Он, наконец, услышал про Ра, — сказала Маг. — Узнал о его смерти. — Даже зная о его изоляции, я всё равно удивилась тому, как долго шла до него эта весть. — Вообще-то, тебе тоже надо это послушать. — И мы стали смотреть запись из камеры Уайата.
— Выслушайте меня! — Он старательно говорил прямо в камеру. — Я могу всё прекратить. Послушайте! Как давно умер Ра, вы, недотёпы? Как же я могу вам помочь, если вы ничего мне не рассказываете? Приведите мне Эза. Хотите править сами — пожалуйста, будьте республикой, будьте чем хотите, мне плевать. Какая разница? Но если вы вообще хотите быть, если хотите, чтобы Послоград уцелел, тогда, Бога ради, выпустите меня отсюда. Я могу всё прекратить. Вы должны привести ко мне Эза.
Лесть и неистовство мы слышали и раньше, но тут было кое-что новое.
Наши границы непрестанно атаковали оратеи и их враги ариекаи. И вот МагДа, Брен, лучшие из нашего комитета и я отправились к Уайату, вступив, как нам казалось, в последний этап кампании по защите.
В тюрьме Послограда ещё служили несколько надзирателей, частью из чувства долга, частью потому, что им просто некуда было деться. Уайат отказывался сообщить нам что-нибудь до тех пор, пока мы не отведём его — под стражей — к Эзу. Половину посла мы нашли в его камере, в грязной арестантской робе.
— Что вы себе думали? — бормотал Уайат. Говорил он с нами, а смотрел на Эза. — Как всё, по-вашему, работало? — Он кивнул и добавил: — Здравствуй, Ависа.
— Уайат, — ответила я. Я не знала, почему он выделил именно меня.
— Чтобы два незнакомца, пусть даже два друга, взяли и ни с того ни с сего набрали такой высокий балл по тесту эмпатии Штадта? Христос Удалённый, вы что, глупые, что ли? — Он затряс головой и вскинул, извиняясь, руки — он не хотел ссоры. — Слушайте. Это не просто так случилось: это было подстроено. Понятно? — Он показал на Эза. — Просканируйте башку этого ублюдка.
Он намекал на то, что его новость способна принести перемены, дать нам хотя бы иллюзию надежды. Если это так, то Эз и сам наверняка это знал, но и пальцем не пошевелил. Профукал не только нашу надежду, но и свою собственную.
— Просканируйте её, — сказал Уайат. — И увидите. Она искусственная. — Сделано в Бремене. — Мои только глаза, — добавил Уайат. — В моём информпространстве, если вы его, конечно, не уничтожили, до сих пор хранятся приказы. «Эз». Агент Джоэль Руковси. Пароли я вам дам.