Посредине ночи

Машошин Александр Валерьевич

– Тридцать! – просияла она. – Стандартные меры.

И рассказала, что ближние межзвёздные расстояния у них меряются треттами, то есть, триллионами километров. Округляя – десятыми долями нашего светового года. Единица в тысячу третт, или девяносто пять световых лет, называлась кводар. Теперь хоть можно было оценить, что пепелац преодолел за считанные минуты восемьдесят светолет. А версия о том, что я в собственном отдалённом будущем, получила дополнительное подкрепление.

2

Космическая станция, к которой мы подлетели полчаса спустя, притулилась на небольшой, возможно, искусственно созданной плоской площадке на летучей каменной глыбе. Высокая тонкая башня,

вынесенная далеко вверх – или в сторону – топорщилась многочисленными антеннами, под ней располагался небольшой стеклянный купол, а ещё ниже громоздился веер исполинских цилиндрических бочонков, под которыми смотрели светящимися зевами прямо в космос несколько ангаров. Осока немного пообщалась на местном языке с кем-то вроде диспетчера, достигла соглашения и под ровный свист двигателей заложила лихой вираж к одному из порталов.

– Люди работают без скафандров? – изумился я.

– Ну, да. Там воздух, держит силовая стенка, – ответила она.

Через минуту эта самая силовая стенка мягко прошуршала по наружной обшивке, и пепелац оказался в воздушном пространстве ангара. Для него тут было достаточно просторно, на стоянках вдоль посадочной дорожки покоились лохани и покрупнее. Корпевшие вокруг них техники и ухом не повели, когда мы проплывали мимо них. Посреди дорожки стоял служащий в блестящем мешковатом комбинезоне и шлеме, взмахами пары светящихся жезлов неоново-красного цвета он показывал, куда рулить. Ну, ни дать ни взять, палуба американского авианосца! По сторонам нашей кабины ударили вперёд струи слабо светящегося ионизированного газа, и пепелац повис неподвижно. Осока развернула его на месте перпендикулярно дорожке, снова на мгновение включила тягу, давая задний ход. Толчок – посадка.

– Сейчас я должна отдать заказчику, что привезла, – сказала Осока, доставая из-за кресла небольшой сундучок. – Заправимся. Потом решим, как дальше. Можешь ждать тут или со мной.

– А что лучше?

– Со мной. Судно сторожить ни к чему.

Я было подумал, что «привезённое» хранится в сундучке, но Осока всего лишь вынула из него пару металлических предметов, напоминающих небольшие чашки с вырезом на одной стороне. Отодвинув кожистую «косицу» на виске, приоткрыла прелестное маленькое ухо, устроенное абсолютно так же, как у любого обычного человека, и закрепила одну чашку поверх него срезанной частью вниз. Затем проделала то же с другим ухом.

– Наушники? – поинтересовался я.

– Эноо… Не уверена, о чём ты. Они не для коммуникации. Защита. Мы, тогрута, можем слышать очень частые звуки, их усиливают монтралы, вот тут, – Осока коснулась похожих на рожки наверший того, что заменяло ей волосы, – делают реже и направляют в ухо. Сильный механический шум может быть больно.

– Понимаю. На станции могут быть болезненные для тебя ультразвуки. Кстати, про звук мы говорим не «частый» и «редкий», а «высокий» и «низкий».

– Запомню.

– Меня-то ты хорошо слышишь?

– Как и раньше. На низкую часть слуха не влияют. Идём.

Вслед за Осокой я спустился на палубу ангара. С собой моя спутница прихватила небольшой компьютер, с виду устроенный примерно так же, как знакомый мне Apple Newton. Главным отличием местного варианта был цветной экран и два массивных штыря, торчащих из верхней части. Внизу Осока обернулась, щёлкнула чем-то на краге левой руки, и между рампой и предбанником, где был закреплён её гравицикл, вспыхнула красноватая пелена.

– Старайся не выказывать, что ты первый раз, – сказала она. – И не удаляйся от меня.

– Добро. А ты мне комментируй, что к чему.

– Коммен… что?

– Поясняй.

– Так бы и говорил. Спрашивай лучше ты, мне тут всё обычно и понятно, знаешь ли.

– А, ну, да, нас всё равно никто не поймёт. Кроме других тогрута и людей ари, верно?

– Не всех тогрута и тем больше не всех ари, – качнула головой Осока. – Я говорила тебе: то язык бреганцев и несколько иных планет. Другие ари, например, набу, давно-давно не помнят словиоски, ни Храмового, говорят на базик,

стандартном языке. И мой народ так же. Незачем, базик понимают почти всюду.

– Выходит, мне с тобой несказанно повезло?

– Не обязательно, – скромно ответила Осока. – На моём месте у другого капитана был бы лееркаст, 1 он сумел бы лучше.

– Что такое лееркаст?

– Переводная машина, говорить с видами, язык которых недоступен.

– И мне пришлось бы разговаривать с ящиком? Пардоньте, бояре, благодарю покорно! Ты не в пример симпатичнее.

– Ящика-то? Надеюсь.

В ангаре резко пахло озоном и какими-то химическими веществами, не то минеральным маслом, не то растворителем, деловито сновали многорукие роботы, кто на ножках, кто на гусеничных тележках, а кто и просто парил в воздухе на разной высоте. Живые существа передвигались более неспешно, я бы сказал, с достоинством. У меня сложилось впечатление, что это своеобразная традиция. Ну, как у нас «полковники не бегают, ибо в военное время это вызывает панику, а в мирное – смех». Палуба под ногами состояла из крупных рифлёных металлических квадратов, судя по звуку – довольно толстых. По металлу выпуклой, как дорожная разметка, краской-мастикой были нанесены многочисленные разноцветные линии и обозначения из непонятных символов. Из той же самой мастики состояли широкие, слегка пружинящие под ногами тёмно-зелёные полосы, назначение которых стало мне ясно, как только мы ступили на одну из них. Пешеходные дорожки. Некоторые участки дорожек выделялись перемежающимися тускло-жёлтыми линиями – знакомый символ пешеходного перехода. Символика, понятная любому мыслящему существу, обладающему цветовым зрением: идти можно, только осторожно, ворон не ловить. Освещался ангар квадратными матовыми панелями, подвешенными на пересечении тонких ферм, расчертивших пространство над стоянкой. По краям взлётно-посадочной дорожки проходили более массивные конструкции, поддерживающие пару сплошных световых линий с каждой стороны. Потолок ангара, подсвеченный лишь слабым отражённым светом, скорее, угадывался, чем виднелся в полумраке.

1

вероятно, от нем. Leierkasten – шарманка

Через широкий низкий портал-ворота, по сторонам которого я заметил мощные сдвижные створки, мы попали в коридор. По дальней от нас стороне то и дело скользили летающие платформы, проезжали колёсные экипажи и дройды, для пешеходов же отводилась полоса у ближней стены, отделённая линялым красным бортиком высотой несколько сантиметров.

– Господи помилуй, а это кто такой? – я не религиозен, но в тот момент ничего, кроме божбы, на ум не пришло. По коридору мимо нас шествовал… чёрт. Красноватая кожа, два изогнутых костяных рога над ушами, оскаленные в ухмылке острые зубы. Ухмылка была обращена к собеседнику, довольно обыкновенному, на мой взгляд, негру в сером с желтоватым отливом комбинезоне, снабжённом множеством карманов и ремешков не вполне понятного назначения.

– Дэвиш с Деварона, – пояснила Осока. – Похож на древнего злого духа, да?

– Один в один.

– На деле они не злые. Но верить им не верь. Постоянно забывают, что обещали.

Более узкий коридор, куда мы свернули, определённо считался непроезжим, слишком узок он был. Дройды, впрочем, попадались и тут, они старались держаться ближе к середине и двигались с уменьшенной скоростью, дабы не налететь на кого-то из прохожих. Несколько раз коридор пересекался с другими, столь же узкими или, наоборот, широкими, как тот, первый. Осока уверенно ориентировалась в этом унылом однообразном лабиринте, сворачивала на перекрёстках, пока не привела меня к небольшому холлу, где по сторонам широких складных дверей переливались оттенками розового и сиреневого непонятные мне надписи. Буквы мне были уже знакомы – точно такими же были сделаны все обозначения на корабле Осоки, да и в ангаре. По-видимому, разнообразием шрифтов здесь не увлекались.