Посредник
Шрифт:
– Спасибо за встречу, – сказал я.
Он, конечно же, не понял, о чем я. Пришлось пояснить:
– Мы встречались в Балтиморе. Помните? В аэропорту.
– Да, верно. И что?
Я пожал плечами. Парнишка словно бы еще погрустнел.
– Вот вы и дома, – сказал я.
Он покачал головой:
– Я уехал. Решил не возвращаться домой. Ясно?
Больше Джимми Стаут ничего не сказал. Встревожил меня. Лицо его уже не выглядело запыленным, оно поблескивало, напомнив мне китайский фарфор. И взгляд уже не был расплывчатым – наоборот, стал острым и решительным.
– Извините, – сказал я.
– За что?
– Что я вам помешал. Вам ведь есть о чем подумать.
Я вернулся к своему столику. Официанта
– Почему? – спросил он. Нет, выкрикнул: – Почему?!
Джимми высвободился, и я услышал, как он проговорил:
– Ты не должен быть здесь! Не должен быть здесь, отец!
Значит, это отец и сын, отец и сын, как везде. Они стояли молча, глядя мимо друг друга. Не знаю, как долго так продолжалось. Невыносимо. Потом сын разрыдался. Отец опять дал ему пощечину:
– О матери ты не думаешь? Не думаешь о том, что ты ей причинил?
Я не выношу подобных сцен. Они повергают меня в глубочайшее замешательство, подобные вспышки, когда факты и чувства перехлестывают у людей через край. Мне это претит. Неужто люди не могут хоть что-то держать при себе? Я поднялся к себе в номер, снова сел за машинку. Единственное, что я мог, – это писать. Дописал утраченный роман, не тот же самый, это невозможно, но другой. Восстановленное никогда не бывает таким же, как потерянное. Мне вспомнилось здание «Филипса», в проектировании которого участвовал мой отец и которое снесли за несколько секунд и воздвигли снова, в иной ипостаси, за месяцы и годы. Вот так и с романом, я написал его заново, другим языком, в другом объеме, как говорится, и в итоге он уже не походил на утраченный. Эта работа наполнила меня огромным покоем, умиротворением, да-да, можно сказать умиротворением, к какому я, помнится, никогда и не приближался. Как упомянуто выше, я освободился от времени и цифр. Больше не нумеровал дни. Конечно, мне бы следовало обратить внимание на знаки. Как я говорил? Непомерный оптимизм не сулит ничего хорошего. Когда между Русалочкой и Г. Х. Андерсеном зажглась рождественская елка, я выписался из гостиницы. Пора домой, пора разобраться в себе. Возле перекрестка с указателями я проглядел автомобиль, на огромной скорости мчавшийся навстречу, то есть заметил его, но слишком поздно. Я был чересчур халатен и самоуверен. Говорил же, что я опаснее всего, когда счастлив? Не знаю, кто из нас первым нажал на тормоза. Я только понимал, что сейчас произойдет нечто ужасное. В грохоте неповторимого мгновения я успел подумать: надо выжить, чтобы вернуться домой и все это рассказать. Потом услышал лязг, пронзительный режущий звук столкнувшихся боками автомобилей. Следующее воспоминание: я очнулся на больничной койке. У двери сидел пожилой мужчина, смотрел на меня. На коленях у него лежала большая меховая шапка с длинными ушами и звездой. Я попробовал подняться, но не сумел.
– Где я?
– В больнице Пресвятой Девы Марии. В Кармаке.
– Где это?
Мужчина придвинул стул поближе:
– Неподалеку от места аварии. – Он протянул мне руку. – Патрик Оук. Здешний Шериф.
Мне смутно вспомнился металл, стекло, листы бумаги, чемоданы, столкновение и тишина.
– Я пострадал? – спросил я.
– Несколько царапин. Беспамятство. Вам повезло. Но об этом вам надо поговорить с Доктором Тайлером, когда он придет.
– Спасибо.
– У нас тут кой-какие проблемы. Мы…
– А как с другой машиной? – перебил я.
– Водитель погиб.
– Господи боже!
– Вы не виноваты, сэр. Не волнуйтесь. Он ехал с превышением скорости. К тому же совершил побег.
– Господи
Шериф только покачал головой:
– Спасибо хоть никого больше не угробил. Идиот окаянный.
Мне показалось странным, что он так говорит. И я забеспокоился еще больше. Попробовал подняться, но опять не сумел.
– Вы его знали? Погибшего?
– Тут все друг друга знают, сэр. Он был мерзким человеком. Поверьте, у нас и без того хватает забот, так что не хотелось бы еще и с вами возиться.
– Что это значит?
Шериф выложил на ночной столик мой паспорт и бумажник:
– Я должен, пожалуй, спросить вас, что вы делаете в наших краях. Мы тут к приезжим не привыкли.
– Ничего не делаю. Просто ехал наугад. У меня что, неприятности?
– Смотря по обстоятельствам.
– По каким обстоятельствам?
– Я нашел целый склад медикаментов у вас в машине – она, кстати, не ваша, а прокатная, из балтиморской фирмы. Вам придется выплатить им огромную сумму.
– Они для собственного употребления. Медикаменты то есть. И машину я вовсе не собирался угонять.
– Для собственного употребления, сэр?
– Да.
– Наркоты на целую армию. Где рецепты?
– Я их выбросил.
– Выбросили?
– Они мне больше не нужны.
– Почему же вы заодно не выбросили таблетки?
– Это допрос?
– Вы же понимаете, что должны иметь рецепты, если везете в машине целую аптеку?
– Мне нужен адвокат?
Шериф потеребил в руках шапку, вздохнул:
– Ну, все не до такой степени плохо, сэр.
– Можете позвонить в «Шеппард П.».
– Уже позвонил.
– Тогда к чему этот разговор?
– Приятно в кои-то веки потолковать с приезжим. Как я уже говорил.
Я опустился на подушку.
– Пойду за Доктором, – сказал Шериф и вышел.
Дверь он оставил открытой. Я погрузился в светлый сон. Потом Шериф появился снова, в сопровождении мужчины в черном, который представился как Доктор Тайлер. Он спросил, не болит ли у меня что-нибудь.
– Голова, – ответил я. – Вдобавок я устал. И разбит.
Он взялся за меня ледяными пальцами, осмотрел глаза:
– Вы везунчик.
– Везунчик?
– Да, везунчик. Разве вы не знали? Вам, черт меня побери, повезло вообще остаться в живых. Правда, с ногой было хуже, сэр.
– С ногой?
Доктор Тайлер откинул одеяло в сторону, поднял мою правую ногу:
– Пришлось чуток поднатужиться, но мы справились.
Теперь я разглядел. Стопа больше не кривилась. Заняла должное место. Доктор Тайлер предложил мне чуток пройтись. Помог подняться. Я прошел к окну, глянул на забытый богом бесцветный пейзаж, черно-белый, и вернулся к койке. Чудесно. Впервые я шел не виляя. Мог идти прямо вперед, повернуться и прямо идти назад. Впору пасть на колени и поблагодарить – поблагодарить, преклонив колени. Тут явился еще один посетитель. Пастор. Мне пастор не требовался. Но он пришел нынче ко мне не как пастор. А как Посредник.
– Посредник?
Пастор откашлялся, помедлил.
– Ваша мать при смерти, сэр, – наконец сказал он.
Я сел на койку. Я слышал, чту он сказал. Мама при смерти. По моей вине. Ведь я так написал. Написал, что мама умрет. Это что же, единственная правдивая фраза, какую мне вообще дано написать? Что мама при смерти?
– Откуда вы знаете? Что моя мама при смерти?
Пастор повернулся к двери. Только сейчас я заметил ее, женщину моих лет, она стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на меня. Черные, коротко подстриженные волосы, тут и там тонкие седые прядки. В ярком свете я различил даже паутинку морщин вокруг глаз, карих глаз, смотревших прямо на меня, с любопытством и одновременно с печалью. И где-то в глубине, за всем тем временем, что она несла на плечах, я обнаружил другое лицо, девочку, с которой водил мимолетное знакомство так давно, что это вполне могло быть и вчера.