Она немного помедлила с ответом, ждал я недолго, держа ее маленькую руку, от которой остались кожа да кости.
– Что ты можешь присмотреть за собой, Умник. И спасибо. Что ты присматривал за мной.
На миг мне показалось,
она улыбается. Поэтому и утверждаю: она улыбнулась, последнее, что она сделала, – улыбнулась. А потом скользнула прочь, и мне вспомнилось, как она соскальзывала в воду с несодденских берегов. На сей раз над ней сомкнулось время, по комнате пробежала рябь, волна, медленно плеснувшая в стену, я мог припасть щекой к умершей, словно утешая ее, пока не наступила полная тишина, как будто ничего не случилось, как будто не случилось жизни.
Дни перед похоронами я провел в той квартире, где жил до девятнадцати лет. Беспокойно бродил среди маминых и отцовских вещей. Они словно бы тоже оставили меня. Больше не блестели. Квартиру наполнял тусклый свет. Наводить порядок нет нужды. Мама сама навела порядок. На кухне накрыто к завтраку, последнему завтраку. Я помнил столовые приборы своего детства, зеленые дощечки под бутерброды, кольца для салфеток, чайные чашки. Она ведь накрыла не только для себя, но и для папы. Он умер больше года назад. Я не знал, как это назвать – любовью или одиночеством, пожалуй, тем и другим, ведь любовь без одиночества невозможна. В спальне постель тоже по-прежнему приготовлена для двоих. Тут не просто одинокая любовь. Тут нечто большее. Одинокая верность. А главное, все должно быть благоприлично. Я сел на край кровати, выдвинул ящичек ночного столика. Мальчишкой я вечно размышлял
о том, чту мама там хранит. Что взрослые люди, мои родители, держали в ящике ночного столика? Я ни разу не рискнул туда заглянуть. Теперь-то могу. Теперь не стыдно. Смерть – общее достояние. Там лежали ручное зеркало, расческа, пинцет, пачка ваты и тампончики. А в глубине ящика я нашел кое-что еще, мамину трилогию, рефрены, мечты и аттестаты. Сперва вынул серую тетрадь, старомодную, вроде как школьную, но на обложке начерченные от руки нотные линейки и названия. Мамин песенник. Открывался он «Over the Rainbow», а кончался «Blue Skies». Почерк у мамы был разборчивый, твердый, красивый. Она вклеила туда и фото знаменитых кинозвезд и артистов. Это была ее юность, ее давняя юность. Под тетрадью обнаружились желтый блокнотик лета 1969 года и выцветший конверт. Я нерешительно, через силу, открыл блокнот, все-таки открыл. Чистые страницы, только на самой последней мама аккуратным почерком вывела: Участники полета на Луну (астронавты): Нил Армстронг, Майкл Коллинз, Эдвин Олдрин, 21.07.1969. Мамино стихотворение, которого я так и не написал, и ее деловитое стихотворение было больше всего мною написанного. Потом я вынул листок из выцветшего конверта. Письмо на бланке фирмы «Пишущие машинки „Ремингтон” Ко., АО, Главная контора, Осло»: Свидетельство. Барышня К. Фундер закончила шестидесятичасовые курсы машинописи 16.03–29.04.1939 при нашем учреждении. Барышня Фундер пишет со скоростью 112 знаков в минуту.