Пост-Москва
Шрифт:
— Это мы сейчас организуем, — бодро говорит следователь, берет телефон, набирает номер:
— Фарит, принеси ко мне телефон задержанного по делу кота. Да, не завтра, не на следующей неделе, а прямо сейчас. Спасибо.
Через несколько минут дверь кабинета открывается и заходит молодой парнишка, черноволосый и субтильного телосложения. Он молча протягивает следователю телефон Ивана, также молча разворачивается и уходит. На его лице было такое выражение, как будто его заставили ходить на публике без штанов. Следователь с интересом вертит в руках телефон:
— Что это за модель? — спрашивает он Ивана. — Никогда таких не видел.
— Это старый телефон, но на самом деле от него остался только корпус, очень прочный, а начинку я переделал.
— Да, завидую я вам, технарям, вы
— Там стоит батарея на митохондриально-рибосомной основе. Она способна вырабатывать заряд 30 лет.
— Вы хотите сказать, 30 дней?
— Нет, именно лет.
— А процессор тут мощный?
— Для такого класса устройств, можно сказать, сверхмощный.
— Нанотехнологии?
— Не совсем. В качестве процессорных ядер там у меня задействованы ганглии бабочек. Да вы не пытайтесь его включить, Андрей Григорьевич, он включается от органо-лептического спектра моих рук. Давайте, я Ночного сюда направлю.
Следователь как-то неохотно протягивает Ивану трубку. Телефон включается и тут же звонит. Иван машинально подносит его к уху и слышит:
— Тррррррр… Трр-трррррр, — то же самое, что он слышал в камере, когда полицейский принес ему трубку. — Трррррррр…
А потом через эти трели раздается женский голос:
— Теперь можешь уходить оттуда.
Он огляделся. В кабинете никого, кроме него, не было.
Глава пятая
1
ФИДЕЛЬ:
— Кто ты такой? — спрашиваю я пленного гаста.
А он раз за разом твердит свое «Я буду быть человек». На другие вопросы он бубнит какую-то непонятную херь. Беседа явно заходит в тупик. Ребята ржут и прикалываются над беднягой, ну никакой толерантности в людях не осталось!
«Фидель, спроси его, где будет быть его задница, когда нам надоест его бубнеж!»
«Не-не! Спроси лучше, решаю сменить тактику и говорю ему, как можно медленнее и отчетливее:
— Я, — показываю на себя. — Человек. Понимаешь? Я — человек. А ты кто? Кто ты такой сейчас?
Гаст в замешательстве оглядывается, а потом неожиданно спрашивает:
— Человека? Ты быть человека?
— Да, — говорю я и для пущей убедительности киваю головой. — Да, я человек.
— Я буду быть человек, — включает наш говняный «язык» свою заезженную пластинку. — Я буду быть человек.
Я плюю на это дело и предлагаю кому-нибудь сгонять в смакдональдс. На это подписываются Брэд Питт и Резиновый Утенок. Я достаю бумажник и даю им кредитку.
— Особо не торопитесь, — говорю. — Посидите там, на девочек поглазейте. И купите потом что-нибудь из бухла, только не паленую водку, как в прошлый раз.
Они клятвенно заверяют, что таких косяков больше не будет, и сваливают в фирменном стиле закоренелых самооборонщиков — бесшумно, точно растворяясь в воздухе.
И тут я чувствую, как что-то мягкое трется о мою ногу. Я смотрю вниз и вижу того самого черного котика, который прибежал к нам как будто из миража или галлюцинации, или из миража в центре галлюцинации. Причем коллективной. Я беру его на руки. Кот начинает мурлыкать, разваливается у меня на коленях, упирается головой в мою руку, когда я его глажу. Кот явно изголодался по ласке. «Как и все мы», — подумал я. И вдруг мой взгляд задерживается на Ведьмочке, полностью поглощенной своему любимому делу — заточке ножей. У нее есть целый набор камней и приспособлений для этого. Заточка для нее — что-то вроде медитации, не сказать молитвы тому богу, кто олицетворяет мщение, ярость и беспощадность. Вот перед кем я не хотел бы оказаться на пути, так это перед Ведьмочкой. Я видел ее в деле, больше никаких доказательств ее крутизны мне не надо.
Ведьмочка, точно телепат, чувствует мой взгляд и поднимает голову в недоумении — что это мешает ей заниматься ее сверхважным делом? Мы встречаемся взглядами, и мне почему-то трудно отвести от нее глаза. Я впервые замечаю, насколько красивы ее серые глаза. Она смотрит на меня внимательно и спокойно, а я разглядываю тонкие черты ее лица и удивляюсь,
И вдруг Ведьмочка едва заметно ухмыляется, а потом подмигивает мне, делая почти неуловимое движение головой по направлению к зданию бывшей гостиницы. А потом она встает, не торопясь и не мешкая, и идет внутрь, покачивая бедрами и нарочито замедленно вертя попой.
И попа у нее, оказывается, сногсшибательная.
2
Геринг едет из учреждения, не имеющего даже названия, к себе, на работу, хотя это для него не совсем работа, а образ жизни, работа, ставшая настолько привычной и необходимой, что он забыл уже, когда в последний раз был в своих апартаментах на Тверской.
Разговор с главным в том учреждении оставил неприятный осадок, но, вместе с тем, и кое-что прояснил и даже, отчасти, успокоил его. Одно дело пытаться выбраться из липкой нежити предрассветного кошмара, и совсем другое — знать, что ты хоть и по уши в дерьме, но выход все-таки есть. Даже если придется ползать в этом говне и жрать его полной ложкой. Выход есть, и он вполне реален.
Геринг закуривает сигару и наливает себе хорошую порцию кубинского рома из бара в подлокотнике своего сиденья. Кое-что прояснилось, и это надо отметить. Ему приходит в голову мысль, что неплохо было бы перекусить, а еще лучше плотно пообедать, и он приказывает водителю ехать в свое любимое место. Это маленький ресторанчик, куда простым смертным вход был заказан еще до его открытия. Шеф-повар, а заодно и владелец, ресторана — кулинарный бог и гастрономический архангел. И кроме того, безопасность заведения негласно обеспечивает служба охраны президента. Среди особенностей этого местечка была одна, особенно привлекательная для него, — там все были на ты, и никаких церемоний не допускалось. Независимо от положения в иерархии, независимо от места в вертикали власти, все там были равны, поскольку все они были сливками и истинной элитой Эрефии. Такое своеобразное братство по оружию он считал необходимым для выживания всех их — скромных тружеников на благо Вертикали, но, одновременно, бойцов невидимого фронта. «Да, мы мафия», — иногда размышлял он на эту тему. — «Но что в этом плохого? Судьба избрала нас, нас и наших детей, чтобы мы были на вершине, как бы ни злобствовали неудачники, лодыри и пьяницы». Его не смущало то обстоятельство, что детей у него не было — когда-то же они появятся, и уже в тот момент, когда его избранный сперматозоид проникнет в элитную яйцеклетку и отдаст ей его бесценные гены, у этого зародыша уже будет по жизни все для роскошного и беззаботного существования. Не потому, что он лучший или совершенный, или даже избранный, а только в силу роковой и божественной случайности. Кто-то сказал бы, что на везении нельзя построить ничего прочного, но так рассуждают закоренелые лузеры. Именно потому, что элита Эрефии, снизу и до самого верха, была тщательно подобрана случайным совпадением обстоятельств, а не по их талантам или профессионализму, на которые так любит дрочить быдло, именно поэтому они вынуждены были поддерживать друг друга мертвой хваткой тайной мафии.
Когда он размышлял на тему государственного устройства, где все руководящие посты занимают обычные выскочки, везунчики и их бездарное потомство, его охватывала дрожь от осознания совершенства и красоты всей конструкции. И еще чувство удовлетворения настоящего творца, потому что он приложил немало усилий к созданию этой архитектуры, а его вклад, несомненно, был одним из самых весомых, что признавали все, даже его тайные недруги и лицемерно подобострастные недоброжелатели.
Его лимузин подъезжает к неприметному особнячку без всякой вывески, скромно затерявшемуся среди узких улочек и кривых переулков одного из немногих районов Москва-Сити, сохранивших старую застройку. Они паркуются в глубине дворика, водитель открывает ему дверь, и Геринг, залпом осушив бокал с ромом, с сигарой в зубах заходит в ресторан через заднюю дверь.