Пост-Москва
Шрифт:
— Что… Что здесь было?
— Вы о чем, Вячеслав Тимурович? — подобострастно склонился к нему метрдотель.
Геринг постепенно приходил в себя, но надо было добавить. Он отпил виски, помотал головой, стряхивая не усталость даже, а мерзкое ощущение едва ли не изнасилованности и жалкой собачьей побитости.
— На меня тут напали… Тут были какие-то жлобы!
— Да что вы, Вячеслав Тимурович! Что вы такое говорите? Вы немного перебрали, а потом оступились на лестнице к туалетной комнате и упали неудачно.
Геринг посмотрел внимательно в глаза метрдотеля. Как его зовут? Он попытался вспомнить, но голова плохо соображала. «А ведь не похоже, чтобы он врал», — подумал Геринг. — «Глаза честные настолько, насколько это вообще возможно у халдея».
— Ну, это… Принеси
Если это безумие, самый лучший вариант — встретить его хотя бы сытым и немного пьяным, подумал он, решив отложить решение всех вопросов до более нормальных обстоятельств. В конце концов, он помнил лицо того старикана в зеркале, висевшем в ванной комнате. Что-то бродило вокруг, выискивая жертву, и он не хотел бы оказаться там, где это что-то достигнет своей цели.
Метрдотель ушел отдавать распоряжения. Геринг посмотрел на часы знаменитой швейцарской марки, стоивших целое состояние. Вместо часов у него на руке был дешевый китайский компас.
7
ФИДЕЛЬ:
Ведьмочка обхватила мою шею цепкими и сильными руками прирожденного убийцы-ножевика и поцеловала меня взасос. Ее губы были прохладными и нежными, а язык — горячим и страстным.
Все мои рассуждения о разнице в возрасте и боевом братстве тут же куда-то испарились, я выпустил из рук кота и обнял ее. У нее было неожиданно хрупкое тело для мастера рукопашной схватки. Не знаю, что я ожидал обнаружить, но только не эти вот ее ребрышки на спине и выпирающие позвонки. Моя рука скользнула ниже, и еще ниже, пока в ладони не оказалась ее прохладная ягодица, гладкая и упругая, как будто только и ждавшая, когда моя ладонь начнет ее ласкать. Ведьмочка еще теснее прижалась ко мне и стала отступать к своей кровати, практически таща меня, хотя я упирался ровно настолько, чтобы мы оба не рухнули на пол.
— Не заставляйте меня применять силу, папаша, — промурлыкала она мне в ухо, а потом стала его покусывать. — Сопротивление бесполезно.
Ловкими пальчиками она расстегнула мои штаны и залезла в них нежной ладонью:
— О, мальчик уже приветствует меня!
Она опустилась на колени и взяла мой зигующий член в рот. Боже, как хорошо, как будто райские фурии прошлись ноготками по моей спине.
— Иди сюда, — сказал я, поднимая ее. Потом я стянул с нее майку и расстегнул камуфляжные брюки. Она быстро сбросила с себя одежду и легла на спину на кровать. В ее глазах не было ни капли смущения, только озорные чертики плясали в языках пламени и, казалось, насмехались над моей неуклюжестью, нерешительностью и старомодной стыдливостью.
Честно говоря, я до сих пор был не уверен, что поступаю правильно. Я ее командир, я старше ее лет на двадцать, если не на все двадцать пять, у меня нет никакого будущего, ни ясного, ни неясного, будущего, которое я мог бы ей предложить. Как бы угадав мои мысли, а, может быть, прочитав их у меня на лице, она ухмыльнулась и глядя мне в глаза проворковала:
— Забей, Фидель. Только секс, ничего личного.
Я раздевался, разглядывая ее, лежащую передо мной, нагую, но без тени стыдливости или робости. Вот она — разница в поколениях, каждое следующее показывает предыдущему, насколько они завязли в ненужных условностях и насколько глупо цепляться за смешные погремушки: мораль, вера, ценности, долг, здравый смысл. А в реальности все это только слова, пустой звук, не имеющий никакого значения. Истинная ценность лежит сейчас передо мной, пока я, ставшими вдруг неловкими и корявыми пальцами, расстегиваю свой камуфляж, путаясь в молниях и пуговицах, стаскиваю, чуть не самоудавившись, майку и замираю на мгновенье перед ней.
Она стройна и худощава, на ее теле нет ни грамма лишнего жира, но она не выглядит при этом ни костлявой, ни угловатой. Ее тело совершенно, как совершенно тело пантеры или изгиб крыла морской птицы. У нее небольшие груди, но их форма заставит учащенно биться сердце любого нормального мужчины, как будто он услышал неясный зов из глубины утреннего сна. Ее бедра такой немыслимо
Я наклоняюсь и целую ее в губы. Моя рука скользит к ней между ног и мой указательный палец прикасается к ее щелочке, скользкой от любовной влаги. Я опускаю голову ниже и языком едва-едва касаюсь ее сосков. Она стонет и быстрым движением хватает меня за пенис, торчащий во славу истинных ценностей бытия, она хватает его, как бы проверяя, что он на месте и готов исполнить свой долг. О, мы все готовы исполнить свой долг! Мы готовы умереть ради этого долга перед грядущими поколениями. Мы готовы вечно сражаться за право восстать и покорить нежные глубины человеческой красоты и нежности. Мы исполним свой долг перед мертвецами, точно так же когда-то сражавшимися и умиравшими за право обладать и делиться. Наш долг изливается тягучей болезненной спермой, забирая с собой остатки ненужного хлама, всего этого дерьма — цивилизация, нормы и правила, а еще человеколюбие.
Я засунул ей, и мы начали свое путешествие, конца которому не будет никогда.
8
Иван шел по улице, стараясь не привлекать внимания излишней суетой и торопливостью, но и не мешкая. Ему было нужно все обдумать, поэтому он зашел в кафе и сел за столик возле окна. Мимо него по улице проехала полицейская машина с включенными мигалками, потом скорая помощь.
В кафе работал телевизор, он крепился на кронштейне под потолком, его экран был хорошо виден Ивану. Передавали новости, в основном состоявшие, как и обычно, в пересказе сплетен об очередном романе певицы, которую Иван знал, сколько себя помнил. И его родители знали и слушали эту певицу, сколько себя помнили. Облик певицы радикально омолаживался каждые десять лет, являясь зримым символом стабильности. Теперь вот в топе новостей был слух о скором ее замужестве со знаменитым семнадцатилетним исполнителем матерных частушек, которые он пел, исполняя при этом сальто и пируэты на самокате. Брак должен был быть сорок восьмым по счету, но в этом сходились не все эксперты — многие оспаривали эту цифру.
Следующий блок новостей был посвящен торжественному открытию всемирной экстрасенсиады, в которой будут участвовать экстрасенсы, маги и колдуны со всего света. Открытие состоится через двенадцать лет, что не мешало репортерам и корреспондентам старательно и со вкусом обсуждать детали этого незабываемого зрелища: «Так, теперь покажите нам крупнее вон те шарики. Рифат, так вы говорите, они образуют в ночном небе, подсвеченном лазерами, пентаграмму?» «Да, Исмаил, как нас заверил режиссер, шарики действительно будут создавать сложные узоры, знаки и даже картинки. Над созданием системы управления ими будут работать лучшие специалисты. Уже выделены большие, очень большие, средства на разработку проекта системы управления воздушными шариками…»
Иван заказал себе сэндвич с искусственным тунцом, чашку солодового кофе и попросил официанта принести чего-нибудь выпить.
— Выпить? — деланно не понял официант.
— Ну, да, выпить. Водки, например, грамм сто.
— Вы разве не знаете, что согласно новому закону спиртные напитки не продаются с 12.37 до 13.13, если в радиусе пятидесяти метров от места продажи находится павильон по продаже цветов?
— Нет, я не знал. А, кстати, сколько сейчас времени?
Официант недовольно поморщился, но все-таки посмотрел на свои наручные часы:
— Сейчас только… А, я принесу вам выпить, да. Уже четырнадцать минут второго.
Вдруг обычное течение новостей, когда уже, казалось, вот-вот речь пойдет о последних достижениях спортсменов Москва-Сити в гребле на каноэ и байдарках в виртуальных соревнованиях на спорт-имитаторах, или еще о чем-либо подобном, прерывается, и на экране появляется озадаченное лицо дикторши, лицо известное многим поколениям москвичей:
— Пришло срочное новостное сообщение. Только что сбежал опасный преступник, обвиняемый в государственном преступлении. При побеге он совершил вооруженное нападение на полицейских из управления Э. Вооружен и очень опасен. Если вы видели этого человека, мы сейчас покажем его фотографию и видеоматериалы…