Постскриптум. Дальше был СССР. Жизнь Ольги Мураловой.
Шрифт:
— Нельзя любить с такой внешностью? Ну-ка неси сюда зеркало. Нет, не это, вон то, побольше. Смотри сюда. Ты видишь эти глаза? Такие честные, правдивые, добрые... Я не встречала глаз прекраснее. А эти губы? Они никогда не лгут, не злословят, не обижают. И они так сладко умеют целовать. Они прекрасны, эти губы. А эти плечи, всегда готовые помочь, взять на себя чужой груз. Или эта грудь — такая широкая, готовая защитить, заслонить другого от беды, принять на себя удары судьбы. Я так люблю засыпать зарывшись носом в ее рыжих зарослях. А твои волосы — они не рыжие, они золотистые. Я мечтаю, чтобы у наших детей
Такой мужчина не обманет, не предаст, защитит, поддержит, позаботится. И я горда, что такой мужчина выбрал меня в супруги, и счастлива, что люблю его.
Оглушенный, как нищий, нашедший ларец с яхонтами, он смог произнести непослушными губами только одно слово:
— Благодарю! — и зарыл свое пылающее лицо в ее прохладных ладонях.
Вдруг он вздрогнул и поднялся:
— Что ты сказала? Я не ослышался? Это не преувеличение? Не гипербола? Ты любишь меня?
Она смотрела на него с грустной ласковой улыбкой:
— Я люблю тебя, Николаша.
— Значит, это чудо все-таки свершилось, — шептал он, целуя несчетно ее мокрые, как от дождя, ладони.
Это болезненное событие вскрыло, наконец, гнойник, мешавший жить нашим супругам. Каждый из них утратил свой комплекс неполноценности. Она перестала стыдиться своего прошлого, а он более не стеснялся своей внешности.
Глава 10. ТИХИЕ РАДОСТИ
— Что-то долго нет хозяина: ужин простынет, — сокрушалась Домна Матвеевна.
Однако вскоре Николай появился на пороге, величаво продвинулся к столу и водрузился в кресле Домны Матвеевны во главе стола. Он хранил молчание и лукаво посматривал то на одну, то на другую даму. Первой не выдержала мать:
— Что случилось? Выкладывай, не томи!
Николай дождался, когда к ней присоединилась и
Катя, и вопросил:
— Кто у нас глава семьи?
Восторженный дуэт признал, что бразды правления принадлежат Николаю.
— То-то! Мне сегодня предложили место главного художника издательства «Детский Мир».
Когда смолк хор восторгов и поздравлений, он извлек из внутреннего кармана объемистый пакет и по старой привычке хотел было протянуть его матери, но, одумавшись, отдал жене.
— Что это? — спросила Катя.
— Гонорар за иллюстрации к Чехову.
Катя подвинула пакет Домне Матвеевне:
— Вы ведете наше хозяйство, Вам лучше известны наши нужды, Вам и тратить эти деньги.
Домна Матвеевна спорить не стала, оценила содержимое, отсчитала несколько купюр, а остальное подвинула Кате:
— На хозяйство я взяла, остальное твое. Ты хозяйка, тебе и карты в руки.
— Э нет, я не согласна, — взбунтовалась Катя. — Давайте вместе решать, что нам нужнее всего. Я считаю, что надо купить Коле теплое пальто. Он в стареньком на рыбьем меху мерзнет и простужается.
—
— Все высказались? — спросила мать. — Теперь я говорить буду, — заявила она. — Все, что вы предложили, правильно, но на все это можно выкроить из ежемесячного жалованья, а не из этой крупной суммы. Надо купить что-то большое и самое главное: надо купить шубу Екатерине. Стыдно — жена главного художника ходит в какой-то жалкой кацавейке!
* * *
Закончив «Портрет художника», Сергей решил отправить его в Москву на выставку «Портреты XX века». Помня, что давал подписку о невыезде, он решил предупредить Тарасова о своей кратковременной отлучке.
Тот оказался непреклонен:
— Следствие не закончено, Вы под следствием. О какой отлучке может идти речь? Это совершенно исключено.
— Но неужели Вы всерьез до сих пор считаете, что я виновен в пропаже бриллианта? — возмутился Сергей.
— У меня нет другой версии, — ледяным тоном ответил Тарасов.
— Своим отказом Вы калечите мою творческую биографию. Я сам должен представлять свое творение критике и общественности.
Сожалею. Но разрешить отлучку я не вправе. И не вздумайте затеять самоволку. Я немедленно возьму Вас под стражу. Таковы правила, — заключил Тарасов.
Задыхаясь от бессильного бешенства, Сергей отправился к Николаю.
— Я не хочу, и не буду так жить, — рыдал в бессильной злобе Сергей. — Не нужна мне эта жизнь с удавкой на шее. Этот проклятый камень отнял у меня все, чем я дорожил — любимую девушку, доброе имя и вот теперь — возможность творить.
— Прекрати сию минуту! — прикрикнул Николай. — Потерпи немного, найдется этот камень. А с картиной я съезжу в Москву, презентую ее вместо тебя, расскажу, как ты писал мой портрет, что хотел выразить, послушаю, поспорю...
— Но это такое унижение, попрание человеческого достоинства, бушевал Сергей.
— Потерпи, Сереженька, мы с тобой переживали времена и похуже, переживем и эту напасть.
И, хотя в связи с новым назначением Николаю сложно было отлучиться, он твердо решил помочь другу. Вернулся Николай с радостными известиями: портрет был замечен, получил лестные отзывы прессы и критиков. Поступило несколько предложений приобрести полотно, но Сергей решил повременить. Он помнил печальную судьбу своей «Девственницы», которая бесследно исчезла в чьей-то частной коллекции.
* * *
— Пошли бы вы, погуляли: что дома сидеть? А мы с Настенькой и без вас управимся, — ворчала Домна Матвеевна, обращаясь к молодым.
Катя радостно подхватила идею.
— Верно, Николаша, мы с тобой ни разу никуда не выбрались, давай сходим в театр или на концерт.
Николаю не хотелось покидать недавно обретенный уют семейного очага, но перечить дамам не стал.
Однако при более подробной разработке программы вечера оказалось, что поход в театр или на концерт откладывается. Концертный сезон еще не начался, а на хороший спектакль следовало заранее запастись билетами. Решили пойти в кино, тем более на всех экранах сияли Мэри Пикфорд, Дуглас Фербенкс, Ната Вачнадзе и Иван Мозжухин.