Поступление
Шрифт:
– Вот оно как, - нехорошо произнёс тогда доктор и веско добавил. – А ведь это неправильно, не стоит тебе так себя вести. Нужно быть ласковей с тем, кто может взять Милу Свон на нормальную работу. Ведь куда ты теперь без меня, а Мила Свон? Только обратно блудом заниматься. И сколько мужиков тебе понадобится, чтобы приползти ко мне на коленях, э?
От столь неприятных слов я растерялась и застыла, а доктор Адамс вновь принялся меня лапать. Из-за этого я отпрянула от него, но он удержал меня в своих объятиях и после приблизил своё лошадиное лицо вплотную к моему.
– Или же ты забыла, что не Мила Свон вовсе, а я об этом всё знаю?
От сказанного мне вмиг сделалось
– Ты моя, Счастливица. Моя, - наслаждался доктор Адамс своей властью, а я молчаливо терпела. Даже когда он вошёл в меня, я молчала так, будто мне склеило рот!
… Но о, как же сильно я кипела внутри!
– Ты моя. И, быть может, мы всегда будем вместе, - шептали его губы со страстью влюблённого, но от этого ласкового шёпота мне захотелось рыдать. «Быть всегда вместе» означало, что этот негодяй всегда будет держать меня на коротком поводке. Я навсегда сделалась бы его послушной зверушкой.
«Никогда. Никогда не позволю! Я человек, а не тряпка, об которую можно вытирать ноги!» - наконец прокричало что-то внутри меня так громко, что (откуда только силы взялись?) я спихнула с себя обнажённого доктора Адамса и, взвизгнув, ударила его по голове стоящим рядом деревянным подсвечником.
… Это стало началом моего кошмара, так как доктор Адамс, не издав не единого звука, умер.
***
Несмотря на тщедушное телосложение, вытащить тело на улицу и спрятать его у меня получилось. Даже обошлось без свидетелей. Молиться оставалось только о том, чтобы труп оставался ненайденным как можно дольше. И особенно горячими мои молитвы стали, когда хозяйка доходного дома, где я снимала комнату, сурово осведомилась:
– Кто это вчерась у тебя был?
– Любовник, - не нашлась с лучшим ответом я.
– Вот ведь знала, что нельзя шлюхе комнату сдавать. А ведь божилась, что ни-ни… Тварь! А ну убирайся отсюда, у меня дом для приличных людей, а не притон какой-нибудь!
Мне же этого только и надо было. Собрав свой нехитрый скарб в два серебряных медяками – всё, что осталось от щедрости доктора Адамса, а также то, что нашлось в его карманах, я на дрожащих ногах вышла на улицы Ноттенга и поняла, что не могу здесь оставаться. Убийство жгло мне пятки, а потому я отправилась вглубь Верлонии, в город Вестград.
Если же говорить о Вестграде, то он мало чем отличался от Ноттенга, кроме того, что оказался ещё больше. Это было очень большое поселение, а потому я сперва обрадовалась. Мне виделось, что среди такого количества лавок и мастерских проблемы с поиском работы у меня не возникнет. Я мечтала, что наконец-то смогу честно работать и получать за свой труд деньги, что моя жизнь устроится. Однако, мои документы отпугивали всех, кого только можно. Доктор Адамс говорил верно, Милу Свон с распростёртыми объятиями ждала только подворотня. К шлюхам в Верлонии было своё, исключительно мерзкое отношение.
Сперва я плакалась. Я умоляла дать мне шанс, я убеждала, что справлюсь с любыми обязанностями, даже с самыми тяжёлыми. Но люди плевали мне в лицо, а некоторые и того хуже.
– Да ладно тебе, заработать, что ли, не хочешь? – прижал меня к стене булочной толстяк-пекарь и масляно улыбнулся. Моя надежда, что раз он меня сразу не выставил за дверь, так, может, сейчас мои мытарства и закончатся, оказалась пустой.
– Я хочу заработать, но не так, - жалобно ответила ему я. – Быть может, вам нужна помощница?
– Помощников печь хлеб у
– Да не буду я вас обслуживать, мне это всё противно! – не выдержала я и, юркнув, выскользнула за дверь. Но пекаря мой отказ разозлил. Он вышел вслед за мной и громко воскликнул:
– Вы только поглядите, люди! Шлюха, а потискать себя не даёт.
Пекарь, задорно смеясь, ухватил меня за руку и снова прижал к стене. У всех на виду расстегнул мой полушубок, полез под юбку, и, сколько бы я ни визжала, никто не пришёл мне на помощь. Лишь один единственный прохожий замер в растерянности из-за творящегося произвола и тихо спросил у похохатывающего зрителя:
– Эм-м, а что это за девка-то?
– Да ходит тут ужо не первый день. Говорит типа работу ищет, а потом документы свои позорные под нос суёт. Клиентов так привлекает, не иначе. Вон, ещё и пищит, как будто свеженькая.
Восторг в голосе говорившего нисколько не соответствовал моему состоянию, но его слова вынудили меня заткнуться. Я перестала визжать и умолять. Вместо этого я в ужасе посмотрела на людей, что сновали по улице, а они либо открыто смеялись, либо делали вид, словно меня не видят - отворачивались, опускали взгляды к земле. Пекарь же, удовлетворённый тем, что я прекратила рыпаться, потискал меня ещё немного и издевательски сунул за лиф самую мелкую из монет - паданку[1]. И не иначе даже называлась она так от того, что радоваться такому заработку – это пасть ниже некуда. На паданку только крошечный кусок чёрствого хлеба купить можно было, даже тарелка жидкой каши стоила целых три!
– Знай своё место, шлюха.
«Знай своё место», - эта фраза пробудила во мне доселе неизвестную для меня ненависть.
«Я знаю своё место, - гневно думала я. – Я знаю, что так со мной поступать не следует!».
Эта мысль постепенно становилась всё сильнее. Отчаяние во мне подменила собой злоба. Я злилась на себя, на покойного доктора Адамса, на бандитов, лишивших меня памяти, да и вообще на весь мир! И в конце концов эта злость стала такой сильной, что мой язык уже не мог её сдерживать. Я начала материться на чём свет стоит. В ответ на каждый отказ я плевалась словесным ядом и остановилась только тогда, когда осталась без средств к существованию. Сдающая мне втридорога комнату карга выгнала меня взашей, забрав к себе подаренную доктором Адамсом книгу, и к тому времени я больше суток уже ничего не ела. Да ещё погода была такая, что хоть на виселицу иди. Перевалило за середину марта, но вместо ясного солнца небо заволокли тучи. С небес мне на голову падал мокрый снег, и оттого на душе было на редкость тоскливо. Казалось, что выбора, кроме как уйти из жизни, нет в принципе. Ведь стоило бы мне продать последнее имеющееся у меня имущество – полушубок, как у меня не осталось бы ничего. Даже то лёгкое тепло, что сейчас окутывало моё тело, истончилось бы и исчезло.
«Ну уж нет, вы моей смерти ни за что не дождётесь! – вдруг сжались мои ладони в крепкие кулаки, и я мстительно решила. – Как этот мир ко мне, так и я к нему. В конце концов, я уже знаю как не хочу. А, значит, буду делать всё, чтобы этого со мной не случилось!».
Так вот и вышло, что честный труд обошёл меня стороной. И где-то ближе к концу апреля, заприметив в придорожном трактире шулера, я нисколько не подумала обличать его. Рассудительность возобладала над порядочностью, а потому, понаблюдав за ним, я без тени сомнений дождалась, когда он останется один, а после предложила работать заодно. И сперва он только презрительно хмыкнул. Так же, как все остальные.