Посвящается Белой Горе
Шрифт:
Об этом и говорили, и еще - об искусстве. Не о том; что Солнце умирает, и не о том, что мы сами умрем через несколько десятков лет. Сквозь шум грязного прибоя до нас донесся женский смех. В нем была истерическая нотка.
– Ты с ней сексом занимался?
– спросил между делом Лот
– Что за вопрос. Нет.
Он подергал себя за губу, глядя в сторону моря.
– Не люблю обиняков. Мне кажется, ты ее хочешь - такие взгляды бросаешь… А она с тобой очень мила, иу в конце концов, она с Селедении… У меня чисто академии ческий интерес, конечно.
– А ты сам когда-нибудь?..
– Конечно. В детстве.
Не было сомнений, что он имеет в виду.
– С практикой секс становится интереснее.
– Да, вероятно. Хотя на Селедении к нему относятся, как… как к разговору.
Он использовал селеденианское слово, означавшее половые отношения.
– Белая Гора довольно сложная натура, - сказал я.
– Она не связана вольностями своей культуры.
Смеющиеся купальщицы выбежали из воды, обнимая друг друга за талии. Контраст был интересный: роста в Делми почти как во мне и женственности примерно столько же. Увидев нас, они замахали руками в направлении тропы, вившейся между развалинами. Мы поднялись и пошли туда.
– Наверное, я не понимаю твоей сдержанности, - сказал Ло.
– Это из-за культурных особенностей? Или из-за возраста?
– Возраст тут ни при чем. Видимо, наша культура поощряет самоконтроль.
Он засмеялся:
– Не то слово!
– Не могу назвать себя рабом петросианских норм приличия. Дома в нескольких государствах мои произведения запрещены законом.
– И ты этим гордишься. Я пожал плечами:
– Мне-то что. Им же хуже.
Мы двинулись вслед за женщинами по тропе. Контраст стал еще забавнее: передняя пара - ловкая и нагая, если не считать тонкого слоя^ сохнущей глины, вторая - неуклюжая, в почти монашеских одеяниях. Когда мы с Ло ступили под прохладную сень убежища и на миг ослепли после яркого солнца, они уже принимали душ.
Мы сделали прохладные напитки и, окатившись водой, присоединились к ним в общей ванне. Анатомически Ло не отличался от мужчины. Меня это почему-то раздражало. Наверное, неприятно постоянно видеть напоминание о том, чего лишился. Впрочем, Ло скорее всего обвинил бы меня в узколобом подходе к мочеиспусканию.
У меня в бокале плескались гуаявовый сок и рон - ни того, ни другого на Петросе не было. Чуть приторно, но все же вкусно. Алкоголь развязал нам языки.
Денли смотрела на меня своими бездонными черными глазами.
– Ты ведь богат, Человек Воды. Тебе хватит денег, чтобы улететь?
– Нет. Вот если бы взял с собой все, что имею, то, может, хватило бы.
– Некоторые всё всегда с собой возят, - заметила Белая Гора.
– Я, например.
– Я бы тоже так делал, - сказал Ло, - будь я с Селедении. Никого не хочу обидеть.
– Колеса-то вращаются, - кивнула она.
– Пока я вернусь, сменится пять-шесть правительств… Пока вернулась бы.
Мы долго молчали.
– В голове не укладывается, - произнесла наконец Белая Гора спокойным тоном.
– Мы здесь умрем?
– Мы бы и так умерли где-нибудь, - ответила Ден^ ли.
– Хотя, может, не так скоро.
– И не на Земле,- добавил Ло.
– Она
– Денли не поняла, и он объяснил: - Ад - это куда попадают после смерти христиане, если плохо себя вели.
– Они что, отсылают тела умерших на Землю? .
Нам удалось удержаться от улыбок. Вообще-то большинство моих соотечественников знали о Земле едва ли не меньше, чем она. Селедения и Лаксор - относительно бедные планеты, зато могут похвастаться гораздо более долгой историей, чем Петрос, и сохранили довольно тесные связи с метрополией. С Родиной, как они ее называют. Ха. Родиться тут - все равно что в печи раскаленной.
Безмолвным соглашением мы постановили, что больше не станем сегодня упоминать о смерти. Когда встречаются художники, они обычно с энтузиазмом обсуждают материалы и инструменты, в общем, свое ремесло. Мы говорили amp; техниках, которые применяли у себя дома, о том, что сумели привезти с собой, об импровизациях, которые можно создать, пользуясь земными предметами. Вероятно, критики болтают об искусстве; а вот художники - о кистях. К нам в гости зашли трое - два скульптора и метеодизайнер. Все мы набились в просторную светлую студию и принялись работать. Мы с Белой Горой нашли уголь и стали рисовать друг друга.
Когда мы сравнивали наброски, она тихо спросила:
– Ты крепко спишь?
– Могу и проснуться. А что?
– Хочу посмотреть на развалины при звездном свете. Луна заходит около трех. Я подумала, что мы можем вдвоем понаблюдать ее закат.
К ужину к нам присоединились еще двое художников. Трапеза прошла в обстановке натужного веселья. Было выпито много рона. Белая Гора предостерегала меня от чрезмерных возлияний. У них на Селедении есть такой же напиток, его называют ромом, и он имеет репутацию легко пьющегося, но ударяющего в голову с непредсказуемыми последствиями. А у нас на Петросе легального производства спиртного не существует.
После двух стаканов, когда остальные запели каждый на своем языке, я ушел и лег, но когда Белая Гора коснулась моего плеча, дрему как рукой сняло. Из ванной еще слышались чьи-то голоса. Мы тихо выскользнули из дома.
Было почти холодно. Темно-оранжевый полумесяц луны висел над самым горизонтом, но нам его света хватило, чтобы найти дорогу вниз. Среди руин оказалось теплее - камни отдавали накопленный за день жар. Мы вышли на пляж (там снова стало прохладно). Белая Гора разложила принесенное с собой одеяло, мы легли и стали смотреть на звезды.
Почти на любой планете небо кажется знакомым. Наши родные звезды ничем неГвыделялись среди других, точно так же, как дома мы не замечаем на небе земного Солнца. Про самую светлую точку в зените Белая Гора сказала, что это Альфа-Цент. Пониже была еще одна, ярче, но мы не знали, что это.
Узнавая созвездия, мы сравнивали их имена. В языке Белой Горы некоторые повторяли земные, например Скорпион, окаймленный сиянием галактики, - у нас он называется Насекомым; ярчайшая звезда в том районе - Антарес, и у нас, и у них. Созвездие Палача, зашедшее около часа назад, они называют Орионом. Его самые заметные звезды носят на Петросе и Селедении одинаковые, лишенные смысла наименования - Бетельгейзе и Ригель.