Посвящения и посвященные в Тибете

Давид-Неэль Александра

«Сделайте-ка то же самое, – сказал он, – а если не можете, то поймите, наконец, что мои отношения с женщинами не такие, как у вас».

Изложенная таким образом история кажется просто пародией, но мы можем считать ее искаженной версией реально случившегося события.

Определенная группа тибетских оккультистов изучает такой вид упражнений, которые отчасти физические, отчасти психологические, включающие в себя такие необычные действия, как возвращение в тело семенной жидкости, либо готовой извергнуться, либо уже извергнутой.

Для объяснения пользы таких упражнений приводятся довольно любопытные доводы. Во-первых, вопрос не только в удержании внутри себя энергии, вместилищем которой, как считают тибетцы, является «семя жизни» (это естественным образом

выполняется аскетами, соблюдающими строгий целибат), а в возбуждении этой скрытой энергии с последующим сохранением ее в себе. И во-вторых, считается, что энергия мужского семени во время совокупления может обогатиться элементами женской энергии, которую оно впитывает и уносит с собой в момент обратного поглощения.

Некоторые думают, что таким способом они могут практиковать утонченный вампиризм путем по– глощения психической энергии тех отмеченных особыми знаками женщин, которых считают воплощенными дакини.

Отличительным признаком налджорпа, способных на столь необычный подвиг, являются длинные волосы, заплетенные в одну косу, спадающую на спину. Однако в наше время многие так называемые налджорпа стали носить такую прическу, «не имея на это права», как сообщил мне один «посвященный».

Новички тренируются в этом упражнении, втягивая жидкость (воду или молоко) через мочеиспускательный канал. Можно много рассказать об этой особой стороне тайной науки Тибета. Однако, какой бы смехотворной или вредной нам ни казалась такая практика, можно с уверенностью сказать, что для увлеченных ею в ней нет ничего распутного или похотливого, и они никоим образом не стремятся к чувственным удовольствиям.

Индийцы также знакомы с только что упомянутой особой тренировкой. Мы находим ее описание в различных трудах по хатха-йоге. Заимствовали ли ее тибетцы через непальцев, с которыми они поддерживали постоянные отношения на протяжении многих столетий с момента проникновения буддизма в их страну? Вполне возможно, но, тем не менее, происхождение этих упражнений, как и вообще всей тантрической системы, с которой они связаны, все еще остается для нас тайной.

Как в Индии, так и в Тибете некоторые полагают, и не без основания, что выражения, используемые в описании этих практик, в действительности не связаны с теми объектами, на которые они указывают. Действительно, у тибетцев есть мистический язык, называемый «языком дакини», слова которого, заимствованные из обычного разговорного языка, имеют совершенно особый смысл для «посвященных».

И поэтому можно только догадываться, правы ли те, кто объявил единственно правильным иносказательную интерпретацию учения, которое первоначально было сугубо материалистическим, или же просто другие приверженцы материалистического толкования исказили изначально чистое духовное учение, низведя его до уровня грубой материальной практики.

Вероятно, никакая другая альтернатива и не придет на ум западному человеку, но в случае восточных людей это не так, ибо они не устанавливают между телом и психикой того непроницаемого барьера, к которому побуждают нас столетия нашего западного образования.

«Посвященный» в поисках переживаний, простой раб излишне пылких чувств, а может быть, то и другое одновременно, шестой далай-лама оставил по себе очень добрую память. Добрые жители Лхасы создали вокруг него неофициальный полутаинственный культ. В этом городе тайными красными знаками отмечены несколько домов, где, по преданию, Цаньян Гьяцо встречался со своими прекрасными подругами. Иногда в знак почитания молодого вольнодумца, который был аватаром мистического Господа Безграничного Сострадания, простые люди тайком прикасаются к этим знакам своим лбом [103] .

103

Тибетцы прикасаются лбом к религиозным книгам, к статуям Будды или других божеств и даже к одежде почитаемых ими лам. Этим жестом они выражают свое благоговение и в

то же время «благословляют себя» с помощью того объекта, к которому прикасаются.

Поскольку Цаньян Гьяцо дал мне повод поговорить о столь необычных вещах, я расскажу одну слышанную мной историю, связанную с затронутой темой.

Героем этой истории является знаменитый ведантийский философ Шри Шанкарачарья (учитель Шанкара); ему брахманы обязаны возвращением себе привилегированного положения, которое было сильно скомпрометировано из-за распространения рационалистического и антиритуалистического учения Будды.

Личность этого учителя, судя по его биографиям, на три четверти состоящим из легенд, была чрезвычайно незаурядной. К сожалению, кастовая политика затушевала остроту его интеллекта, сделав Шанкару приверженцем губительных социальных теорий, полностью противоречащих проповедуемому им возвышенному пантеизму.

Следующая далее история очень хорошо известна в Индии, где она передается на протяжении многих веков, причем ученики великого философа так и не смогли понять, что их учитель в ней высмеивается. В последние годы, возможно под влиянием западных идей, заимствованных во время обучения в английских колледжах, некоторые индийские интеллектуалы осознали гротескный характер приписываемого Шанкаре приключения и теперь отказываются признавать эту историю правдивой. Тем не менее некоторые адепты индуистского тантризма защищают ее подлинность и придают ей такой смысл, который имеет отношение к той разновидности тренировки, в которую, вероятно, был посвящен и Цаньян Гьяцо. Правда, следует сразу же отметить, что такого мнения придерживаются лишь немногие тантрики.

Итак, Шанкара странствовал по Индии в поисках именитых противников, с которыми он, по обычаю тех времен, мог бы помериться силами в философском поединке. Он вызвал на диспут учителя по имени Мандана, ученика знаменитого Бат– ты, который проповедовал ритуалистическое учение карма-мимансы, согласно которому спасение достижимо только через совершение религиозных ритуалов, таинства, жертвоприношения богам и т. д. Шанкара же, напротив, утверждал, что спасение является результатом постижения Знания.

Они договорились о следующем: тот, кто окажется побежденным в споре, становится учеником победителя и принимает его образ жизни. В результате, поскольку Мандана был мирянином, а Шанкара – аскетом (саньясином), то, если победит первый, второй должен будет снять свое религиозное одеяние и жениться, в противном же случае Мандана обязан будет оставить жену и дом и облачиться в оранжевое хлопчатобумажное одеяние, которое в Индии носят все, кто совершил великое отрешение [104] .

104

Индийский саньясин умирает не только для этого мира, но и для всех других миров. Он отправляет свою собственную погребальную службу, и, чтобы показать, что его больше ничего не связывает с человеческим обществом, он сжигает пояс, который индусы носят как отличительный знак своей касты. В день посвящения он произносит формулу тройного отречения: «Ом бху саньястан майя. Ом бхува саньястан майя. Ом сва саньястан майя». Этим самым он объявляет, что отрекается от нашего мира и двух других следующих за ним по шкале семи накладывающихся сфер, которые, по верованиям индусов, возвышаются над землей. Эта формула часто объясняется как отречение от вещей этого мира, от мира предков, то есть от загробной жизни, возможной благодаря сохранению воспоминаний о нашей личности в памяти будущих поколений, и от мира богов, то есть от всякого рода небес.

Ни один индус, за исключением саньясина, не осмелится произнести эту формулу, которая считается священной и внушающей благоговейный страх. Тот, кто произнес ее, автоматически становится саньясином, так как необратимо обрываются все его семейные, социальные и духовные связи.