Посвящения и посвященные в Тибете

Давид-Неэль Александра

Человек, который знает, что ему предстоит дотронуться до раскаленного металла, может принять необходимые меры, чтобы предотвратить или смягчить последствия. Он может смочить руки, обмотать их мокрой тканью и т. п. Незнающий прикоснется рукой к раскаленному металлу, не предприняв никаких защитных мер, и переживет жестокие страдания от боли.

Таким образом, для определенных пороков физического или нравственного порядка существуют противоядия, способные смягчить их пагубные последствия. Посвященный, который получил предупреждение, скорее всего, воспользуется этим.

В том, что тибетцы исповедуют такие воззрения, они обнаруживают свою глубокую веру в умение различать, которое дало начало колоритной и весьма характерной пословице: «Тот, кто умеет правильно браться за дело, и в аду будет жить припеваючи». Тем более насколько легче

ему будет защитить себя от недостатков собственной натуры!

«Слеп и безумен простой человек [121] , – говорят тибетские философы. – Ведомый своими страстями, он пренебрегает моральными законами, предписанными Мудрыми для всего человечества. Он приобретает эфемерные удовольствия ценой продолжающихся страданий».

121

«Простой» – в смысле: глупый, непросветленный. В этой связи в тибетских текстах часто используется эпитет «детский».

Однако мораль посвященных – совсем не то же самое, что мораль народных масс. Хотя жесткие правила, применяемые без разбору во всех обстоятельствах, становятся причиной многих бед, по мнению тибетских аскетов, полное отсутствие правил, возможно, вызвало бы еще больше бед. Следовательно, нельзя отвращать слабые умы от соблюдения определенных моральных принципов.

Однако просветленный человек не имеет к этому никакого отношения – его мораль заключается в мудром выборе, который он может сделать между тем, что полезно, и тем, что вредно, в зависимости от конкретных обстоятельств.

В учениях «Мистического Пути» не признается ни Добро, ни Зло как таковые. Степень, в какой поступок полезен, определяет его место в системе нравственных ценностей. «Полезность» у налджор– па почти всегда имеет значение доброты, милосердия, помощи страждущим или уничтожения причины страдания.

Ложь может стать священным долгом, если встает вопрос о спасении жизни человека, попавшего в руки убийц. Ограбление богатого скряги с целью накормить умирающих от голода ни в коем случае не является дурным поступком. А если налджорпа предвидит, что он будет посажен в тюрьму или избит за свой поступок, но, несмотря на знание о грозящей ему опасности, совершает кражу из жалости к страдающим, тогда он – святой.

Интересно обратить внимание на тот факт, что такой взгляд на вещи, который многие на Западе окрестили бы революционным, послужил основой для многочисленных древних буддийских легенд, герои которых творят милостыню, подавая вещи, которые им не принадлежат.

Ламаисты допускают, что даже убийство может быть добрым поступком, если побудительные мотивы убийцы абсолютно лишены личной корысти. Убийца не должен ненавидеть свою будущую жертву и должен уметь преобразовать в благотворную силу ту злонамеренную энергию, которая движет убиваемым. Если же он не способен на это, тогда он должен для совершения убийства объединиться с тем, кто обладает такой способностью.

Это и есть то самое преобразование энергии, которое эзотерически и популярно описывается как «отправление духа» убитого существа в обитель блаженства.

Восхваления, расточаемые в старинных легендах ламам или героям вроде Гэсэра, убийцам демонов– великанов, основываются на подобных теориях [122] .

Существует даже такой исторический факт – политическое убийство ламой тибетского царя Ландармы в IX веке, – который ясно показывает ламаистскую точку зрения по этому вопросу. Этот царь, в отличие от предшествующих тибетских монархов, вернулся к древней религии Тибета бон, он защищал ее последователей и пытался искоренить в Тибете буддизм. Ламаистские хроники, единственные дошедшие до нас сведения о той эпохе, изображают этого правителя в весьма непривлекательном виде – как преследователя религии, но вполне возможно, что ламаистское духовенство, которое жаждало светской власти и было амбициозным, могло иметь в качестве основного повода для устранения Ландармы то противодействие, которое он оказывал притязаниям монахов на светскую власть.

122

Вполне возможно, что те, кого легенды превратили в демонов, скорее всего, как в случае Гэсэра, были вождями враждебных племен.

Как

бы там ни было, убийство этого тибетского Юлиана Отступника даже в наше время восхваляется, а лама, совершивший это убийство, своего рода религиозный террорист, является важным персонажем театрализованной мистерии, которая ежегодно исполняется в монастырях. Для этого убийства лама не прибегал к оккультным средствам, как это часто делают герои легенд. Он переоделся в танцующего шута и устроил представление вблизи царского дворца, чтобы выманить Ландарму на балкон. Как только тот появился, мнимый танцор выстрелил в него из лука, который он прятал в широком рукаве, и ускакал верхом на лошади, которую держал для него наготове его сообщник.

В таких обстоятельствах, как и в любых других, когда убийство может принести облегчение или избавление угнетенным людям, истинно сострадательный человек должен стать убийцей, даже если этот поступок обречет его на худшие муки в одном из чистилищ на миллионы лет. «Сострадание и служение – в первую очередь» – гласит девиз посвященного на этом этапе его духовного пути.

С другой стороны, как поступок, который расценивается как благой, может определить несчастливое перерождение? Это кажется странным и нелогичным. Ламаисты могут привести по этому поводу множество объяснений. Карающее правосудие, известное в наших странах, здесь неприменимо. Скорее «убийцу из сострадания» можно сравнить с врачом, который заражается инфекционной болезнью из-за своей жертвенности ради пациента. Человеку, совершившему самое страшное деяние – отнятие жизни, – угрожает, так сказать, инфекция более тонкой природы. Совершая этот поступок, он порождает в себе определенные оккультные свойства, способные обусловить его новое, несчастливое перерождение. Однако в отличие от обычных преступников, среди которых ему, возможно, придется жить в новой жизни, «убийца из сострадания» все так же будет вдохновляться благородными мотивами и всегда, даже в чистилище, будет способен к преданности и альтруизму, подобно тому, как врач, прививший себе проказу или рак, будет оставаться интеллигентным человеком, часто способным продолжать свои научные изыскания. В конце концов, это сравнение с врачом приблизительно и натянуто, впрочем, как и любые другие сравнения. Мы должны помнить, что с точки зрения посвященных незаконные действия, подобно заразной болезни, источают яд. Однако мистики также утверждают, что существуют психические и другие «антисептики», которые позволяют защититься от заражения.

Подобную мысль я нашла у адептов японской буддийской школы ничирен. Один из них, принадлежащий к религиозному ордену, сказал мне: «Недостаточно только воздерживаться от совершения зла; зло должно быть побеждено, а зловредные существа – уничтожены». Уместно отметить, что с буддийской точки зрения убитое зловредное существо не осуждается на вечный ад. Возможно, ему выпадет «случай», благотворный стимул, который и подтолкнет его на лучший путь. Во всяком случае, ламаисты питают такую надежду и охотно рассуждают о множестве удивительных следствий этого особого рода милосердия. Оно не только спасает невинные жертвы, говорят они, но и, останавливая преступника, не позволяет ему еще глубже увязнуть в трясине преступлений. Возможно, в его сознании в момент смерти возникнет спасительное раскаяние, желание искупить вину, что приведет его к перерождению с более благородными склонностями. Даже если его порочный разум и не способен на такое усилие, он может возродиться в обличье всесострадательного убийцы для дальнейшего духовного развития.

Как здорово!.. Пожалуй, даже чересчур. Такой уклон опасен. Я представляю, как какие-нибудь жестокие инквизиторы, должно быть, на подобных суждениях обосновывали свое милосердное рвение в отношении тех еретиков, которых сжигали заживо. Такие суждения не признавались в первоначальном буддизме.

Как уже было сказано, человек, нарушающий общепринятый моральный закон, должен быть совершенно незаинтересованным в этом лично и не должен пытаться извлечь личную выгоду из такого нарушения.

И тем не менее, теоретически считается, что вступившие на «Мистический Путь», достигнув духовных высот, освобождаются и от этого последнего ограничения. Линия их поведения предоставляется исключительно на усмотрение их мудрости. От них ожидается только абсолютная беспристрастность, которая заставляет их смотреть на свои потребности столь же отстраненно, как и на потребности других людей.