Потанцуй со мной
Шрифт:
— Ты протащила меня через ад. Я на тебя злился, но оказалось, что ты была права.
Она наклонила голову. Ей нужно было услышать больше, даже если боялась того, что он скажет.
Рен продолжала таращиться Иену в лицо, пока он говорил.
— Мне нужно было найти новое направление, но я не мог. Я застрял.
— А теперь ты нашел это новое направление?
У Тесс вдруг подкосились ноги, и она упала на край койки.
— Я разрисовал им весь «Разбитый дымоход», — сказал он с легкой улыбкой.
— Частями моего тела?
— Вот что я упустил. — Иен
— Искусство для людей, а не только для элиты, верно?
— Точно. Работы великого уличного художника не должны умещаться в одну коробку. Не должны. Но я загнал себя в тупик, и это меня парализовало. Потом явилась ты.
— Я?
— Ты влезла мне в голову со всеми своими неурядицами и проблемами. — Иен схватился за дверную решетку камеры. — Я пытался отстраниться, но все, что мне хотелось, это рисовать тебя. Это накатывало против воли. Рисую тебя, потом Рен, потом камень, который привлек мое внимание, или изгиб травинки.
— Ты же ненавидел все эти наброски.
— Каждый из них. Я уже ступал по шаткой творческой почве. Они казались такими банальными, обычными.
— Прекрасными.
— Но им нечего было выразить, что не было выражено тысячу раз до того тысячами других художников. Они пугали меня до чертиков, но остановиться я не мог. — Он отошел от двери. — Тогда ты выгнала меня.
Тесс сложила руки на коленях.
— Ты заставляешь меня казаться бессердечной.
— Я так на тебя разозлился, — мягко сказал он. — Кто ты такая, чтобы указывать мне, что мне нужно? — Веки Рен отяжелели. Иен прижал ее ближе. — Я погряз в жалости к себе и думал об этих набросках. Как они неуместны. Как сильно я их ненавидел. А потом однажды ночью все это исчезло.
— Ты перестал их ненавидеть?
— Я наконец-то понял, почему так ими одержим. Как эти наброски сыграют решающую роль в том, что я хочу создать теперь.
— Амазонку?
— Она — это прошлое. Ее величие, ее отвага. Вот кем я был как художник — кем горжусь. Но скрытые детали — образы из набросков, которые можно увидеть или не увидеть — вот то новое, чего мне не хватало. Эти маленькие скрытые изображения показывают тонкости жизни, то, что нужно искать, чтобы увидеть. Скрывать эти тонкости, эти детали внутри больших концепций — вот что заставляет мое сердце петь.
Тесс улыбнулась.
— Я рада.
— У меня так много идей. То, что ты видела сегодня… Это только начало.
— Вполне ничего себе так начало. И ты сделал это не один.
— Кое-какая молодежь оказала мне услугу.
Тесс указала на камеру.
— Кажется, они вовремя сбежали, а ты в тюрьме.
— Об этом я не слишком беспокоюсь. — Иен поставил ногу на край унитаза. — Людям не понадобится много времени, чтобы понять, что я принес
Тесс все еще прорабатывала это в своей голове, когда он продолжил.
— В Темпесте, штат Теннесси, находится самая большая в мире художественная инсталляция Иена Норта. — Он опустил ногу на пол. — Инсталляция все еще требует много работы, и ее будет нелегко поддерживать, но оно того стоит.
Она поняла.
— Ты превратил город в главную туристическую достопримечательность.
— Я только начал. Это будет Мекка для любителей искусства и даст хороший толчок местной экономике. Но, Тесс… — Рен вздрогнула во сне. Иен легонько положил руку ей на грудку. — Это также единственный способ, который я смог придумать, чтобы послать тебе достаточно важное сообщение.
— Детские шрамы, подобные этим, очень глубоки.
— Намного глубже, чем я хотел признать. Быть вдали от тебя и Рен, вернуться к своей прежней жизни… Стало так ясно, что даже я не мог не заметить, сколько страха я таил.
— Какое сильное чувство.
— Сильное и уродливое. — Он подошел ближе. — Ты оказалась права. Я не был счастлив, когда признался, что люблю тебя. Я боялся. Ты это видела. Мою трусость.
— Ты вовсе не трус. Ты провел детство с жестоким отцом, но, что еще хуже, жил с матерью, которую любил, и которая отворачивалась, пока ты подвергался насилию. Как ты мог доверять кому-либо после всего этого, включая себя?
Иен слабо улыбнулся ей.
— Теперь я все понимаю — может быть, наблюдая за тобой с Рен. Я не знаю. В любом случае, я с этим покончил. — Он смотрел на своего спящего ребенка. — Должен сказать тебе заранее, что я ее не брошу. Ты ее мать. Я никогда не позволю никому оспаривать это. Но она моя тоже, и, поскольку ты обладаешь врожденным чувством справедливости, я знаю, что мы можем разработать логистику, какой бы сложной она ни была.
И снова он ее сбил с толку.
— Ты говоришь о…?
— Будет беспорядок. Я это понимаю. Но мы выясним, что для нее лучше. Для нас троих.
— Ты же ненавидишь беспорядок.
Иен издал сухой и невеселый смешок.
— В этом и вся ирония. Попытка спрятаться от беспорядка в конечном итоге исковеркала меня — как художника и как человека. Жизнь никогда не вписывается в идеальную геометрическую композицию. Уж кто-кто, а я должен был принять это много лет назад. Жизнь всегда будет выходить за рамки. Она выплескивается на пол и выливается на улицу. Становится и хорошо, и временами больно. Вот это и значит быть живым, творческим, значит любить кого-то.
— Поэтому что ты там сказал перед отъездом? О том, как мы останемся в браке?
— Я эгоистичный ублюдок, но все-таки недостаточно эгоист, чтобы держать тебя в ловушке, — мрачно сказал Иен. — Знаю, что на многое способен, но этого я не могу сделать с тобой. Ко всему прочему от Рен я не откажусь, а это означает совместную опеку.
Тесс вскочила с койки.
— Ты действительно пытаешься слинять от этого брака? Это и есть часть твоего великого художественного прозрения?
— Слинять? Я стараюсь поступить правильно.