Потапов, к доске!

Крюкова Тамара Шамильевна

Когда записываться на кодирование пришёл верзила и первый забияка Юрка Петухов, Женька покачал головой:

— Нет, Петух, с тобой тоже ничего не получится.

— Почему это? — обиделся Петухов.

— У тебя аура не та.

Тщедушный Шмыгунов с завистью поглядел на мускулистого Петухова и бесповоротно решил начать ходить в спортзал, чтобы тоже накачать ауру. Зато, глядя, как остальные записываются на приём, он с радостью думал: «Пускай теперь другие парятся».

Вернувшись домой, Шмыгунов бросил портфель, схватил бутерброд и по обыкновению собрался бежать на улицу, как вдруг его остановил телефонный звонок. В трубке раздался Женькин голос:

— Шмыга, ты там как, не расслабился? Я на всякий случай звоню напомнить, что

ты закодирован.

Хорошее настроение у Шмыгунова как рукой сняло. Он с ненавистью посмотрел на телефонную трубку и, молча швырнув её, направился к письменному столу.

Скоро молва о великом экстрасенсе, грозе двоек, выплеснулась за пределы класса. Перед началом урока Валентина Петровна пристально посмотрела на Женьку и спросила:

— Москвичёв, это правда, что ты от двоек кодируешь?

Женька встал из-за парты, пожал плечами и скромно потупился, а вместо него встряла Майка:

— Правда-правда. Он уже и Шмыгунова, и Сидорова, и Туваева закодировал. У них ни одной двойки за последнее время.

— Вот именно. Если бы я сама не видела, ни за что бы не поверила, — задумчиво произнесла учительница.

Слава Женьки достигла апогея. Стали появляться первые ласточки из параллельных классов. Закодированные, все как один, расхваливали школьного целителя, но насмерть молчали, когда их просили рассказать про кодирование подробнее.

Освоившись с обязанностями секретаря, Лёха сдерживал натиск страждущих избавиться от двоек. Шла вторая неделя Женькиной работы на поприще целительства, когда в толпе поднялось необычное оживление.

— На этот месяц записи нет, — привычно отчеканил Лёха, но осаждающие класс почтительно расступились, и перед Лёхой возник Конан.

— Я по льготной очереди, лады? — добродушно сказал он и добавил: — Говорят, тут у вас какой-то пацан от двоек кодирует. Позарез надо.

Лёха на ватных ногах отступил в сторону. Конан вошёл в класс и онемел. Он долго буравил Женьку взглядом, а потом произнёс коротко, но весомо:

— Ё-моё!

По дороге домой Женька был мрачным, как никогда.

— Но не били же! — как мог, старался успокоить друга Лёха.

— Ты только представь, какое дело загубили! — не слушая его, скорбно восклицал Женька. — Я для себя, что ли, старался? Для школы. Всего за десять дней вон как успеваемость повысил.

— Ага. Но не били же, — поддакнул Лёха.

Некоторое время они шли молча, а потом Женька махнул рукой:

— Ничего, Лёха, им же хуже. Нам-то что? Мы ещё что-нибудь придумаем. Дар, если он есть, никуда не пропадёт.

Обида

Я обиделся на маму, Что сказала: «Ты упрямый» Чтобы маму проучить, Я решил ей досадить: Делать всё наоборот. Вот тогда она поймёт, Ей с ребенком повезло. Буду делать всё назло! Отправляясь по делам, Мне сказала мама: «Сам Ты постель не убирай. С полок пыль не протирай. И не вздумай мыть посуду». Я подумал молча: «Буду!» «И уроков не учи. Телевизор ты включи, Забирайся на диван И гляди весь день в экран». С этим мама и ушла. Бросив все свои дела, Ей назло убрал постель я И, не маясь от безделья, Сковородки

я оттёр, И почистил я ковёр. Я прибрал всю обувь в холле. Я почистил брюки к школе. Даже выстирал носки, Лишь бы маме вопреки! А она пришла домой, Покачала головой, И сказала грустно мама: «До чего же ты упрямый!»

Цена таланта

Пропали выходные, — мрачно заявил Лёха в телефонном разговоре с Женькой.

— А чего такое? — обеспокоился Женька.

— Из Иваново приехала мамина двоюродная сестра с дочкой. Будут по музеям таскаться. Они обе на живописи помешаны. Дочка в художественную школу ходит.

— А ты-то тут при чём?

— Мама велела мне идти с ними. Мол, нечего балбесничать. Прикинь, в такую погоду целый день картинки рассматривать, — сокрушался Лёха.

— Ничего, зато приобщишься к культуре, — подтрунил над другом Женька.

— Смеёшься? Тебе бы так, — буркнул Лёха, и тут его осенило: — Слушай, пойдём с нами? После выставки мы в «Макдоналдс» собираемся.

Последнее замечание значительно усилило желание Женьки приобщиться к искусству. Он согласился, не подозревая, что поход в картинную галерею откроет новую страницу в его жизни.

Первые полтора часа Женька и Лёха прилежно лупились на полотна великих мастеров в ожидании, когда же Лёхиной тётке и её дочке надоест по полчаса торчать возле каждой картины. Постепенно терпение друзей стало подходить к концу. От портретов и пейзажей пестрело в глазах. Некоторое время они развлекались тем, что, переходя из зала в зал, соревновались, кто первый займёт место на диванчике для посетителей, но скоро надоело даже это глубоко интеллектуальное занятие.

Женька понял, что погорячился, согласившись вместе с Лёхой сопровождать его родственников. Воображение рисовало ему, как он мог бы лежать с книжечкой на диване или гонять по улице на велосипеде, а тут нельзя было даже толком поговорить, потому что тишину строго охраняли суровые тётки в синей униформе. Женьку охватила непередаваемая тоска, но именно в момент полной безнадёжности судьба послала ему сюрприз.

Поднявшись по лестнице, они вошли в зал современного искусства, и их взору предстало огромное полотно ядовито-жёлтого цвета, по которому шла жирная чёрная полоса. Вся эта красота называлась «Композиция № 145».

Лёгкое недоумение на лице у Женьки сменилось интересом, а потом он восхищённо выдохнул:

— Видал? Какая фигня!

— А мне старые картины больше нравятся. Там всё как настоящее, — сказал Лёха, не разделявший Женькиного восторга.

— Ничего ты не понимаешь, — с жаром возразил Женька. — Ивана Грозного, который сына убивает, в музей каждый дурак возьмёт. А вот чтобы такую мурню пристроить — тут талант нужен.

С этим было трудно не согласиться. Лёха и сам не понимал, что особенного в этой мазне, чтобы её надо было выставлять на всеобщее обозрение да ещё в картинной галерее.

Другие стены были увешаны не менее содержательными композициями под разными номерами. Но особенно Женьку сразила карандашная почеркушка, вывешенная в рамочке на почётном месте.

— Полный атас! — воскликнул он. — На те картины хоть полведра краски ушло, и ещё малевать надо не меньше часа, а тут каракули, которые я за пять минут накалякаю, и тоже в рамочке висят. Интересно, кто это такой умный?

Женька склонился над табличкой с именем художника и прочитал:

— Пикассо!

Именно в этот миг у Женьки возникла очередная гениальная идея. Он осознал, что создан для искусства. Его так захватила эта мысль, что даже поход в «Макдоналдс» потерял свою привлекательность и прошёл как-то незаметно.