Потемкин

Елисеева Ольга Игоревна

О бедствиях, которые «обрушатся на империю», Гаррис повествовал в каждом августовском донесении и добавлял, что, если Екатерина «будет держаться мнений Орлова, это может иметь самые благие последствия для империи». Между тем положение державы в конце 70-х годов было как никогда прочным. Кризис, связанный с войной и пугачевщиной, давно миновал, полным ходом шла губернская реформа, и готовились серьезные мероприятия на юге.

С конца августа Никита Панин и Григорий Орлов, по уверениям Гарриса, действовали против Потемкина заодно. А в сентябре в Петербург неожиданно приехал сам Алексей Орлов и повел наступление по всем фронтам. Видимо, противникам князя показалось, что осталось совсем чуть-чуть, и Потемкина можно будет «дожать», для этого нужен только решительный натиск.

«Против

всех ожиданий граф Алексей Орлов прибыл сюда в прошлый четверг, — сообщал Гаррис 21 сентября. — Появление его ввергло теперешних временщиков в сильное волнение; он беседовал уже несколько раз наедине с императрицей. Потемкин притворяется чрезвычайно веселым и равнодушным. Я имел на днях честь играть за карточным столом с императрицею, в присутствии этих двух господ. Перо мое не в силах описать сцену, в которой принимали участие все страсти, могущие только волновать человеческое сердце, где действующие лица с мастерством скрывали эти страсти. Граф Алексей был необыкновенно любезен со мной, и уверял, что он такой же искренний друг Англии, как и его брат, но не столь ленивый» [730] .

730

Там же. С. 59.

Жаль, что Гаррис не привел ни одной реплики из разговора за карточным столом. То-то была бы пища историкам и романистам. Бессилие пера — порок для дипломата. Однако в следующем донесении от 16 октября посланник исправил свою оплошность и в лицах живописал для лондонского начальства тайную беседу императрицы и Алексея Орлова. Нет сомнения, что эти закрытые сведения были доставлены ему специально теми, кто хотел, чтобы Британия видела друзей именно в Орловых и при случае оказала им поддержку.

Гаррис дал себя убедить, будто заключение союза с Англией зависит от победы партии Орловых над нынешним временщиком — Потемкиным. Поэтому он так сочувственно отнесся к словам Алексея Григорьевича и его попыткам «восстановить честь империи».

«Правда, что положение домашних и заграничных дел не позволяло ему (Алексею Орлову. — О. Е.) сомневаться в том, как он будет принят. Он чувствовал, что человек такой испытанной верности и привязанности к императрице будет встречен с радостью в такое критическое время. Событие оправдало его ожидание. Сама императрица, да и все здесь смотрят на него, как на единственного человека, способного сохранить или скорее восстановить достоинство и честь империи. Я искренне желаю, чтобы эти чувства… были довольно сильны, чтобы противодействовать привычкам изнеженности и малодушия, которые в его отсутствие успели так быстро возрасти…

Вскоре после приезда Орлова императрица послала за ним и после самой лестной похвалы его характеру и самых сильных выражений благодарности за прошедшие услуги, она сказала, что еще одной от него требует и что эта услуга для ее спокойствия важнее всех прежних. „Будьте дружны с Потемкиным, — продолжала она, — убедите этого необыкновенного человека быть осторожнее в своих поступках, быть внимательнее к обязанностям, налагаемым на него высокими должностями, которыми он правит, просите его стараться о приобретении друзей и о том, чтобы не делал из жизни моей одно постоянное мучение, взамен всей дружбы и всего уважения, которые я к нему чувствую. Ради Бога, — прибавила она, — старайтесь с ним сблизиться…“ Странны были эти слова от монархини к подданному, но еще необыкновеннее ответ сего последнего. „Вы знаете, — сказал граф, — что я раб ваш, жизнь моя к услугам вашим; если Потемкин возмущает спокойствие души вашей — приказывайте, и он немедленно исчезнет; вы никогда о нем более не услышите! Но вмешиваться в придворные интриги, с моим нравом, и при моей репутации; искать доброжелательства такого лица, которое я должен презирать как человека, на которого я должен смотреть как на врага Отечества, — простите, ваше величество, если откажусь от подобного поручения!“

Императрица тут залилась слезами; Орлов удалился, но через несколько минут продолжал говорить: „Я

достоверно знаю, что у Потемкина нет истинной привязанности к вашему величеству; его единственная цель — собственная выгода; его единственное замечательное качество — хитрость; он старается отвлечь внимание вашего величества от государственных дел, погрузить вас в состояние самоуверенной изнеженной рассеянности, для того, чтобы самому иметь верховную власть. Он существенно повредил вашему флоту, он разорил вашу армию и, что всего хуже, он унизил вашу репутацию в глазах света, лишил вас привязанности верных подданных. Если вы хотите избавиться от такого опасного человека, располагайте моей жизнью; но если вы желаете повременить, то я ничем не могу послужить вам…“

Императрица была очень взволнована такою необыкновенною речью, призналась в верности всего того, что было сказано о Потемкине, благодарила графа в самых сильных выражениях за предложенное им усердие; но сказала, что она не может вынести мысли о таких жестоких мерах; созналась, что ее характер весьма изменился, и жаловалась на значительное расстройство своего здоровья. Она просила графа не думать о том, чтобы выезжать из Петербурга, ибо ей, конечно, будут необходимы его помощь и советы» [731] .

731

Там же. С. 59–60.

Итак, Орлов представлен спасителем, а Потемкин врагом Отечества. Видимо, Екатерина думала иначе. Она не теряла дружбы к графу Алексею Григорьевичу, но не собиралась, подпав под его влияние, устранять Потемкина. Если доверять донесению Гарриса, Орлов предлагал убийство, но это не смутило дипломата. Уничтожить злодея — высокий гражданский подвиг.

Однако при русском дворе древнеримские страсти не привились. В канун нового года, 31 декабря, Гаррис писал в Лондон: «После странного разговора, о котором я сообщил вам, доверие и расположение, оказываемые императрицей графу Алексею Орлову, постепенно уменьшались… Наконец, своим обращением с ним она принудила его к обыкновенному образу действий русских, находящихся в немилости при дворе, — никуда не выезжать из дома, под предлогом болезни. Князь Орлов уже три месяца не показывается ко двору, и оба брата (которые вообще выражают свои мнения очень свободно) теперь говорят как люди недовольные, обманутые в своих ожиданиях и предчувствующие, что нет никакой надежды овладеть прежним влиянием» [732] .

732

Там же. С. 61.

Это была горькая правда, которую пришлось признать не только самим Орловым, но и английскому дипломату, необдуманно связавшему свои интересы с партией проигравших. После всего, что Гаррис наговорил в донесениях, без малейшей оглядки на перлюстрацию, ему предстояло искать расположения Потемкина, заискивать перед «врагом Отечества» и «изнеженным лентяем». О том, как Григорий Александрович воспользовался ситуацией, мы расскажем ниже.

ГЛАВА 8

СОЮЗ С АВСТРИЕЙ

Не одна личная благосклонность заставляла Екатерину II предпочитать Потемкина старым, испытанным сотрудникам вроде Панина и Орловых. Новые политические идеи, которые выдвигал князь, позволяли разрешить наболевшие проблемы. В настоящую минуту это были татарско-турецкие дела, и для того чтобы справиться с ними наилучшим образом, предстояло переориентировать внешнюю политику России на союз с Австрией.

На протяжении полутора десятилетий, прошедших после Семилетней войны, Петербург и Вена были противниками на международной арене. Однако, как говорил Уильям Питт-старший, у великих держав нет постоянных союзников, у них есть постоянные интересы. Интересы же подталкивали прежних врагов друг к другу, поскольку и Россия, и Австрия желали присоединить к себе ряд турецких земель. Именно на это обратил внимание императрицы Потемкин.