Потерянный Рембрандт
Шрифт:
Здесь караулила смерть. Он отшатнулся к Рембрандту. Его глазами он написал эту вещь, думая, что он берет только традицию и перебрасывает в этот мир новую Голландию... и здесь завяз. Это не годилось для современного сюжета. Он хотел быть современным. А современность не давалась. "Кто же я?
Где я живу?" - спросил он самого себя.
– На Манежной площади, - съязвил он вслух, чтобы оборвать свои воспоминания.
Ирина вошла в комнату и заинтересовалась картиной.
– Что это? Почему я ее никогда не видала? Это Александра
– Нет.
– А похожа... Александра Петровна, переселенная назад, в столетия.
Шамшин усмехнулся:
– Все может быть!
Он захохотал, накинул на мольберт тряпку, и они ушли.
4
Поезд в составе трех вагонеток скрежетал, подскакивая на поворотах, падал в ущелья и снова взвивался вверх. Около управления стоял худой человек. Он улыбался, оглядываясь на пассажиров, точно скелет, не разжимая челюстей. Сзади всех, на самой последней скамейке, сидел молодой пьяный парень.
Еще в начале пути с головы пьяного сдуло кепку, она упала прямо в толпу, около американских гор. Парень требовал моментально остановки. Народ хохотал. Когда поезд взлетел на самый верх, Ирина от страха закрыла глаза и уцепилась за Васю.
Вместе с ними взлетела тяжелая Нева, черные граниты, электрический пунктир мостов, синие бастионы, коричневые дворцы, трубы Монетного двора и плоский ангел.
Пьяный крикнул:
– Спускайся, черт!
Поезд ухнул вниз, упал в туннель, в сердце горы, там замигал багровый глаз и застонали рельсы. Шамшин нагнулся и крепко поцеловал Ирину. Тут поезд замедлил ход и подполз к игрушечному дебаркадеру. У Ирины билось сердце и кружилась голова. Она улыбалась. А Шамшин подумал: "Она счастлива".
И позавидовал ей. Он тоже хотел счастья. Ночью Ирина пришла к нему. В коридоре опять зазвонил телефон. Шамшин, набросив на себя пальто, побежал к аппарату. Он думал, что звонит Апрельский.
– Да!
– крикнул он.
– Добрый вечер!.. Это Брук!
– Не мешай мне спать. Я сплю.
– Да погоди... Не вешай трубку.. Я был сегодня у тебя. Открыла мне твоя старуха... Я видел эту вещь...
– Брук явно волновался.
– Сто хочешь?
– Слушай, Брук. Не сходи с ума. Я хочу спать.
– Откуда ты ее достал?
– Я хочу спать! Я вешаю трубку. Спокойной ночи...
– Погоди, погоди, Вася-... двести хочешь?
– Отстань, пожалуйста. Я хочу спать.
– Я думаю, это подделка, но все-таки... А ты, Вася, как думаешь?
– Я ничего не думаю... Меня ждут.
– Ты же сказал, что ты спишь?
– Да, я сплю.
– Погоди... Как ты думаешь, может быть, все-таки следует отдача на экспертизу?
– Позвони завтра... Я сейчас сплю.
– Что значит спишь? Ты же не спишь... Ты же стоишь у телефона...
– Я больше не в силах стоять...
– Ты болен, что ли?
– Да, болен.
– Странная болезнь... Когда человеку предлагают деньги...
– Я больше не могу...
– Да погоди,
– Мне некогда!
– Что значит - некогда?
– Всего!
Шамшин брякнул трубкой.
На следующий день Брук встретил Шамшина и первый подбежал к нему.
– Ты сердишься? Зачем?
Шамшин молчал.
– Ну! Триста хочешь?
– Брук хлопнул Васю по плечу.
– И кончим дело... Что за канитель?
– Это моя вещь...
– сказал Шамшин, улыбаясь.
– Моя!
Пойми!
– Твоя?
– Брук плутовато подмигнул.
– da твою я дам тебе три копейки, а за эту даю триста рублей... Ты меня, надеюсь, понял?
– Вполне! Ты сволочь и арап!
Расхохотавшись, Шамшин круто повернул от Брука.
Брук стоял на тротуаре Невского. Прохожие толкали его, звенели трамваи, извозчики кричали "берегись", поджаривало солнце. Опомнившись, Брук почесал коротко острижещшй затылок, поправил кепку и пробормотал:
– Однако!
5
Однажды в соседней комнате, у Александры Петровны, веселились гости. Из-за стены непрерывно слышались шутки, шум и смех. Шамшин злился. Его раздражало это веселье. Он не был желчным человеком, но ему опротивел быт. На столе две недопитые чашки чая. У окна груда неоконченной работы для журнала. На мольберте надоевший портрет. В кресле Ирина, читающая книжку Перелистывая страницы, она поднимает голову и смотрит на Шамшина влюбленными глазами. За стенкой кто-то пропел пьяным голосом: ((Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный..." Шамшин не выдержал и стукнул в стенку кулаком; "Эй, Моцарт, тише! Здесь Сальери!"
На минуту за стеной притихли, затем раздался взрыв хохота.
Обхаживая комнату вдоль и поперек, Шамшин думал: "Хоть потолок бы провалился, что ли".
Когда в коридоре позвонил телефон, Шамшин кинулся к нему, точно птица за пищей. Шамшина спрашивал незнакомый, свистящий голос. Шамшин ответил, что он у телефона.
– Очень рад. Я давно ищу случая с вами познакомиться.
Говорит Агафон Бержере.
Шамшин был изумлен.
– Вы ко мне?
– Да, именно к вам.
– Собственно, по какому делу?
– Разрешите мне объяснить это при личном свидании. Где мы можем встретиться? Может быть, мы вместе позавтракали бы в "Европейской"?
Шамшин замялся.
– Я затрудню вас только на полчаса.
– Ладно, - согласился Шамшин.
– Значит, завтра, - сказал Агафон Бержере, - в два часа в "Европейской". Спокойной ночи.
Ровно в два часа Шамшин вошел в ресторан "Европейской гостиницы". Официанты, одетые в белые куртки и белые брюки, толклись без дела. Зал был освещен только одной люстрой. В самом конце зала, под эстрадой, скрывшись за вазочкой с цветами, сидел у столика немолодой человек, сухой, коренастый, с коротенькими, почти выстриженными усиками и гладкими, приклеенными волосами. На нем был жакет бутылочного цвета.