Потерявшая имя

Малышева Анна Витальевна

— Софьюшка, голубушка, — ласково обратился он к дочери, — пожалуйста, проводи этого молодого человека в комнату Лизы.

— Вот как? — рассмеялась она, видя, как смутился Борисушка. — А мне бы вы ни за что не позволили принимать в своей комнате молодого человека!

— Этот молодой человек во всех смыслах исключение, — возразил граф, — ведь он пишет стихи. И, что удивительно, по-русски…

Барон Гольц поджидал князя, опершись плечом о колонну, раздраженно скрестив руки на груди. Вместо приветствия он недовольно скривил рот:

— Ну и каким же образом вы намерены со мной расплатиться?

— Разве я вам еще что-то должен? — изобразил на своем лице крайнее

удивление Илья Романович. — Дом, который я проиграл вам, увы, сгорел. Компенсацию за него я не получил и вряд ли получу…

— Меня не интересует ваш сгоревший дом! — злобно оборвал его Гольц. — Вы проиграли мне двадцать пять тысяч. Именно в такую сумму был оценен ваш дом на Пречистенке, когда он выступал гарантом ставки. Я играю только на деньги, так что извольте вернуть долг наличными!

Это прозвучало как гром среди ясного неба. У Ильи Романовича потемнело в глазах. На такой исход дела он никак не рассчитывал. Он полагал, что у этого человека есть по крайней мере какое-то понятие о чести… И ведь война все списывает…

— Война списывает многое, — словно подслушал его мысли Гольц, — но только не карточные долги.

— У меня нет таких денег, — твердо заявил князь.

— В таком случае предлагаю вам отыграться.

— Я больше не беру в руки карт.

— Тогда я вынужден буду завтра прислать вам своих секундантов.

Жестокая холодность, с которой барон произнес эти слова, говорила о полной серьезности его намерений.

Еще недавно Илья Романович с охотой принял бы вызов, в армии он слыл несносным повесой и дуэлянтом. Поединки всегда заканчивались для него счастливо, однако в теперешнем своем положении, когда он, можно сказать, только начал по-настоящему жить и ощущать всю прелесть богатства, возможность погибнуть на дуэли показалась ему чем-то немыслимым и чудовищно несправедливым.

— Хорошо, я попробую отыграться, — выдавил он, понизив голос до трагического хрипа.

— Тогда сегодня ночью я жду вас в доме моего приятеля, майора Чихачева, на Волхонке. Вы там, кажется, бывали, и не раз?

Да, Илья Романович прекрасно знал этот притон, кишащий шулерами. Задним числом он подозревал и Гольца в нечестной игре, но доказать ничего не мог.

— Я буду ровно в полночь, — пообещал он.

— Смотрите же, — пригрозил барон. — Надеюсь, вы хозяин своему слову.

После чего, не поклонившись, удалился.

Белозерский был взбешен наглостью барона и уже жалел, что не принял вызова. С каким бы наслаждением он всадил пулю в его противный узкий лоб, изрытый оспой! И заодно решил бы все вопросы. Но в этот миг он подумал о Борисушке. Лелеемый, обожаемый им сын, средоточие всех его чувств и надежд, может остаться круглым сиротой…

— Лизетт, отгадай, кто пожаловал к тебе в гости? — еще с порога крикнула Софи, закрывая от сестры Борисушку. — Скажу только, что это очень изящный кавалер, на него сегодня заглядывались все дамы!

Лиза, игравшая до этого в куклы, вдруг приосанилась и жеманно произнесла, подражая взрослым:

— Уж и не знаю, на кого подумать! Надеюсь, не Абрам Петрович Мазаев?

На ней было то же самое простенькое ситцевое платьице, что и в театре неделю назад. Когда Борисушка показался из-за спины Софьи в своем новом роскошном наряде, девочка прикрыла ладошкой рот, чтобы не проронить нечаянного восторженного вздоха. Софи стало не по себе при виде такого контраста, но в то же время она думала: «Лиза так хороша, что простенькое платье только подчеркивает ее красоту». Однако эта мысль не вполне успокоила девушку. Она уважала аскетизм матери, но считала, что в юном возрасте он может принести больше вреда, чем пользы. «Мы с Лизой похожи на бедных родственниц!» Бунт старшей сестры был ей отчасти понятен, но сама она ни за

что не стала бы из-за таких пустяков расстраивать мать в ее теперешнем положении.

— Вы? — удивилась Лиза и обиженно отвела взгляд в сторону. — Вы смеете еще надоедать?

— Я пришел просить прощения, — не дал ей договорить Борис, протягивая бонбоньерку. — Это конфекты вам… от меня… и с моими стихами…

Его наивные глаза цвета морской воды светились счастьем оттого, что он снова видел эту замечательно красивую девочку. Та совсем не разделяла его чувств и хотела было отвернуться, но Софи предупредила ее движение:

— Лизетт, ты не должна лишать кавалера последнего шанса оправдаться.

— Да какой он кавалер! — возмутилась девочка. — Он мужик, медведь, варвар! Сломал мой веер!

— Ну, взгляни же на эту чудесную бонбоньерку, да еще со стихами, да еще посвященными тебе! — Она взяла из рук Бориса коробку и поднесла ее к самому носу младшей сестрицы. — Ну-ка!

Коробка, перевязанная атласным бантом, и в самом деле была очень эффектна. Лиза не смогла удержаться от счастливой улыбки, а прочитав стихи, и вовсе растаяла.

— Неужели вы сами сочинили? — смущаясь, спросила она.

— Да, — опустил глаза Борисушка. — Я раскаиваюсь в своем поступке… Я не хотел ломать…

— Да она уже простила, полно! — торопливо воскликнула Софи. — А теперь давайте есть конфекты и играть в бирюльки!

Удивительным образом этой пятнадцатилетней девушке удавалось выступать единственным миротворцем в непростом и беспокойном семействе Ростопчиных. Казалось, Софи может уладить любой самый запутанный конфликт. В следующую минуту дети уже сидели за столом, вооружась специальными крючками для доставания бирюлек. Софья сразу отметила, что Лиза и Борис оба вспыльчивы и азартны в игре, поэтому решила не возвращаться к гостям, а присоединиться к детям, между которыми, того и гляди, снова возникнет ссора. Однако они как будто помирились всерьез. Вскоре все пресытились и конфетами, и игрой, и Лиза принялась рассказывать Борисушке о том, как соскучилась по деревне, где позапрошлым летом приручала ежиков. Простодушный и открытый мальчик рассказал в ответ о своем любимом псе Измаилке. Историю эту он заканчивал, захлебываясь от слез. Лиза, широко раскрыв глаза от удивления, скорбно недоумевала: «Неужели ничего нельзя было сделать? Соня, как такое может быть?» Не получив ответов на свои вопросы, девочка тоже расплакалась. Сердце Софьи в этот миг сжалось от какого-то страшного предчувствия, внезапно нахлынувшего на нее при виде плачущих детей. Ей показалось, что в комнате стремительно потемнело, спину обдало холодом, словно из сырого погреба. Рыдания доносились до нее как будто издалека, а на столе, среди разбросанных бирюлек и конфетных оберток, ей померещился вдруг гроб… Софи тряхнула головой, чтобы избавиться от наваждения, и принялась утешать обоих. Вскоре явился князь Илья Романович и забрал сына домой, а Лиза еще долго не могла успокоиться, потрясенная жалостным рассказом Борисушки. «Сонечка, ведь это страшно, — шептала она сестре, — нам всем придется когда-нибудь умереть…» Софи бессчетно целовала Лизу и крепко прижимала сестру к груди. Ей тоже было страшно, когда она вспоминала свое видение — маленький гроб, обитый синим атласом, словно бонбоньерка…

Князь Белозерский, передав на руки подбежавшим слугам и Евлампии спящего, укачанного дорогой Борисушку, приказал кучеру немедля ехать на Волхонку.

— Куда это ты, на ночь глядя? — тревожно поинтересовалась шутиха.

— Не твоего ума дело! — раздраженно бросил Илья Романович и хлопнул дверцей кареты.

Евлампия сразу заподозрила неладное. Она стремительно бросилась наверх, в комнаты Глебушки, где в чулане храпел старый Архип. Карлица без церемоний растолкала старика.