Потоп
Шрифт:
Он помолчал, копаясь в своих мыслях.
— И вот и Фидлерсборо нет как нет.
Мимо прошла машина. Её шум поглотила тишина воскресного полдня фидлерсборского лета. Потом где-то далеко опять заплакал ребёнок.
— Уже больше двадцати пяти лет как я тут, — сказал брат Потс, — а не успеешь мигнуть, как всё исчезнет.
Он погрузился в молчание.
Потом обернулся к Яше Джонсу:
— Знаете, о чём я мечтаю?
Яша Джонс помотал головой.
— Я вам скажу. О последнем большом богослужении, когда
— Нелёгкая задача, — заметил Бред Толливер.
Но брат Потс молча шарил у себя по карманам. Наконец обнаружил мягкий, затасканный листок. И стал изучать его, словно никогда раньше не видел.
— Я стихов не пишу, — сказал он. — Но решил, что, может, сумею записать то, что чувствую. А мисс Пратфилд положит на музыку. Псалом для Фидлерсборо. Для нашего последнего богослужения.
Он стоял на квадратной бетонной площадке, держа большим и указательным пальцами бумажку, и мигал, глядя в пространство.
— Прочтите, пожалуйста, — попросил Яша Джонс.
Он перевёл глаза на бумагу, их линялая голубизна вдруг потемнела от волнения. Голос зазвучал:
Когда любимый город мой Уйдёт в пучину вод, Молясь, я буду вспоминать, Как нас любил Господь. И захлестнёт всю жизнь мою, Всех нас один потоп…Он поднял глаза:
— Дальше я ещё не написал, — сказал он. И, горестно глядя на бумагу, добавил: — Знаю, что чувствую, но слов подобрать не могу.
— Слова найдутся, — сказал Яша Джонс.
— Ведь как я бился, отыскивая их. И молитва не помогла, — сказал брат Потс и задумался.
А потом он поднял голову, и лицо его ещё сильнее исказила то ли непроходящая боль, то ли забота.
— А знаете, — сказал он, — может, слова не находятся, пока в тебе нет настоящего чувства?
Он склонился, а может, им только так показалось, к Яше Джонсу.
— Мистер Джонс, а вы как считаете?
— Вы затронули глубочайший вопрос, — сказал Яша Джонс, — и я на него не знаю ответа. — Он помолчал и посмотрел прямо в насаженное болью лицо. — Но я знаю одно.
— Что именно, мистер Джонс?
— Знаю, что чувство у вас есть. Я рад, что вы прочли нам стихи.
— Знаете, — вмешался Бред, — боюсь, что мы не даём брату Потсу пойти пообедать.
— О нет, — поспешно возразил брат Потс, — я не…
— Мы вас задерживаем, — сказал Бред и протянул ему руку.
Брат Потс пожал её и, повернувшись, наткнулся на протянутую руку Яши Джонса.
— Мне было очень приятно… — произнёс Яша Джонс.
Брат
— Вы будете не против… — наконец отважился он и тут же осёкся. — Когда я кончу… — попытался он снова, — то есть они, стихи, понимаете… тут мало кто интересуется поэзией, и если вы сможете уделить мне минутку…
— Доктор Потс… — начал было Яша Джонс.
— Нет, нет, просто брат Потс, — прервал его тот.
— Брат Потс, я буду счастлив прочитать окончательный вариант.
Шагая по дороге к взгорку, на котором раскинулось кладбище, Бред оглянулся. Брат Потс всё ещё стоял на бетонной площадке перед зданием из красного кирпича.
— Некуда идти, — сказал Бред. — Никто его сегодня не пригласил на сытный воскресный обед. А жена умерла. Давно умерла. Он стоит размышляет, сходить ли ему в кафе «Вовек не пожалеешь» и разориться, взяв их «воскресный экстра», или пойти домой и открыть банку свинины с бобами.
Яша тоже оглянулся.
— Лично я ставлю на бобы, — сказал Бред. — Занавески на кухне будут опущены. Он не даст себе труда их поднять. Побоится, что, если поднимет, что-нибудь случится. Неизвестно что, но случится. Вынет банку из холодильника. — Он помолчал. — А вы знаете, что такое кухонный холодильник? В Фидлерсборо?
— Нет.
— Это вроде высокого плоского шкафчика с дверцами из жести, пробитыми отверстиями, составляющими орнамент, геометрический или цветочный. Брат Потс вынет оттуда банку бобов. Снимет с гвоздя сковородку, достанет из ящика консервный нож. Вскроет банку. Однорукому нелегко открыть банку, но он выработал свою систему. Задержаться на этом эпизоде и развить его поподробней?
— Нет, — сказал Яша Джонс. — Пошли дальше.
— Он стоит в полутёмном помещении и держит банку в правой руке — у в своей единственной руке. Тут на него что-то находит. Он видит сковородку. Видит керосиновую плиту. Видит жестяную спичечницу на стене. И вдруг в сознании его провал. Он вдруг перестаёт понимать, почему человеку суждено одиноко стоять в плохо освещённой кухне в час тридцать воскресного дня, в самом разгаре лета, вываливать из банки холодные бобы, подогревать, класть в рот и глотать. И тут он вдруг обнаружит, что утратил связь с Божественным замыслом.
Яша Джонс, выждав, спросил:
— А потом?
— Ест бобы. Но ест их холодными, прямо из банки, вылавливая пальцами. Как он держит банку? Обрубком левой руки, конечно. Так он опорожняет банку. Потом облизывает пальцы. Отирает пальцами жир с подбородка и снова их облизывает. Челюсть слегка отвисла. Он озирается в полутьме с какой-то тяжеловесной звериной хитростью. Глаза его в темноте блестят. Громко, откровенно пукает. Нет, лучше — рыгает. Вы видите, как он там стоит?
— Да.