Потоп
Шрифт:
Кмициц молча подошел к столу, поставил на нем свечу, а сам сел в кресло и стал ощупывать себе лицо, как человек, который, проснувшись, еще не знает, проснулся ли он на самом деле или продолжает спать.
Потом он снова взглянул на лежащие в полумраке тела. Холодный пот выступил у него на лбу, волосы поднялись дыбом, и он крикнул с такой страшной силой, что стекла задрожали:
— Все, кто жив, ко мне!
Солдаты, разместившиеся в людской, первые услышали его голос и мигом сбежались в комнату. Кмициц указал им рукой на трупы.
— Убиты, убиты! —
Они бросились туда, куда он указывал, и остолбенели; но через несколько минут поднялся шум и суматоха. Прибежали и те, что спали в сараях. Дом наполнился светом и людьми, раздавались вопросы, восклицания, угрозы, и одни лишь убитые лежали тихо, равнодушные ко всему вокруг и, вопреки своей натуре, спокойные. Душа их улетела, а тел не могли разбудить уже ни призывы к битве, ни даже звон стаканов.
Между тем среди этого шума и говора все чаще и чаще слышались крики угроз и бешенства. Кмициц, смотревший на все до сих пор блуждающими глазами, вдруг вскочил и крикнул:
— На лошадей!
Все бросились к дверям. Не прошло и получаса, как сто с лишком человек мчалось во весь дух по широкой снежной дороге, а впереди летел, как безумный, Кмициц без шапки, с обнаженной саблей в руках. В ночной тишине раздавались от времени до времени восклицания:
— Бей, режь!
Луна дошла уже до предела своего небесного пути, и ее свет смешался с розовым светом, выходившим точно из-под земли. Небо все больше алело, точно от утренней зари, и, наконец, кровавое зарево залило всю окрестность. Целое море огня бесновалось над огромным бутрымовским «застенком», а разъяренные солдаты среди дыма и огня резали без пощады растерявшееся и обезумевшее от страха население.
Жители соседних «застенков» тоже поднялись. Госцевичи, Домашевичи, Гаштофты и Стакьяны, собравшись кучками около своих домов, указывали в сторону пожара и говорили: «Должно быть, ворвался неприятель и поджег Бутрымов, это не простой пожар».
Звуки выстрелов, раздававшиеся по временам, подтверждали их предположения.
— Идемте на помощь, — говорили более смелые, — не дадим братьям погибнуть.
Пока старики это говорили, молодежь, оставшаяся дома из-за молотьбы, садилась уже на лошадей. В Кракинове и Упите ударили в набат. В Водоктах тихий стук в дверь разбудил панну Александру.
— Оленька, встань, — звала панна Кульвец.
— Войдите, тетя. Что случилось?
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Выстрелы даже здесь слышны, там битва. Господи, смилуйся над нами!
Оленька вскрикнула, потом вскочила с постели и стала торопливо одеваться. Она вся дрожала, как в лихорадке: сразу догадалась, какой неприятель напал на несчастных Бутрымов.
Несколько минут спустя в комнату прибежали все находящиеся в доме женщины, плача и рыдая. Оленька упала перед образом на колени, они последовали ее примеру, и все стали громко читать молитву за умирающих.
Но не успели они прочесть молитву и до половины, как в сенях
— Не отпирайте! Не отпирайте!
Стук повторился с еще большей силой. В это время в комнату вбежал казачок.
— Панна, — кричал он, — какой-то человек стучит, отпереть или нет?
— Он один?
— Один.
— Иди отопри.
Казачок побежал исполнить приказание, и она со свечой пошла в столовую, а за нею пошла панна Кульвец и все девушки.
Но едва она успела поставить свечу на стол, как в сенях послышался лязг железного засова, скрип отворяемых дверей, и перед женщинами предстал Кмициц; страшный, черный от дыма, окровавленный, задыхающийся, с помутневшими глазами.
— У меня близ леса лошадь пала, — воскликнул он, — меня преследуют. Панна Александра впилась в него глазами.
— Это вы сожгли Волмонтовичи? — Я… я…
Он хотел еще сказать что-то, но вдруг со стороны дороги и леса послышались крики и топот лошадей, который приближался с невероятной быстротой.
— Это черти за моей душой… Хорошо!.. — крикнул он точно в бреду. Панна Александра тотчас же бросилась к девушкам:
— Если будут спрашивать, сказать, что здесь никого нет, а теперь уходите в людскую.
Затем она указала рукой на соседнюю комнату и сказала Кмицицу:
— Спрячьтесь там, — и почти насильно втолкнула его в открытую дверь и тотчас ее заперла.
Между тем двор наполнился вооруженными людьми, и в один миг Бутрымы, Госцевичи, Домашевичи и другие вбежали в дом. Увидев свою панну, они остановились в столовой. А она со свечой в руках загораживала дорогу в следующую дверь.
— Скажите, что это? Чего вы хотите? — спрашивала она, не моргнув глазом перед их грозными взглядами и зловещим блеском обнаженных сабель.
— Кмициц сжег Волмонтовичи, — крикнула хором шляхта, — замучил мужчин, женщин и детей. Это Кмициц все сделал!
— Мы перерезали его людей, — раздался голос Юзвы Бутрыма, — а теперь ищем его самого!
— Крови его, крови! Растерзать его, разбойника!
— Ищите его! — закричала девушка. — Чего же вы здесь стоите, бегите за ним.
— Да разве он не здесь скрылся? Мы его лошадь нашли около леса.
— Здесь его нет. Дом был заперт. Ищите в конюшнях, сараях.
— Он убежал в лес! — крикнул какой-то шляхтич. — Айда за ним, братцы.
— Молчать! — крикнул мощным голосом Юзва Бутрым. — А вы не скрывайте его, — обратился он к девушке. — На нем Божье проклятие!
Оленька подняла обе руки над головой.
— Проклинаю его, вместе с вами.
— Аминь! — воскликнула шляхта. — Скорее в лес. Отыщем его, живей, живей!
— Айда!
Снова раздался звон сабель и топот шагов. Шляхта выбежала на крыльцо и стала торопливо садиться на лошадей. Несколько человек бросились к постройкам и стали искать в конюшнях, в амбарах, потом голоса их стали доноситься все слабее и, наконец, удалились в сторону леса.