Потопленная «Чайка»
Шрифт:
— Может быть, вы скажете, наконец, кто вы и что вам от меня нужно?
Этот вопрос был подобен запоздалой попытке утопающего ухватиться за соломинку. Видавшие виды преступники обычно в подобных обстоятельствах лихорадочно выискивают способ удрать до того, как попадут в угрозыск: им хорошо известно, что оттуда уже не выбраться.
— Вы хотите узнать, кто мы? — тихо переспросил я.
— Ну, конечно же! Врываетесь в мой дом, хватаете, везете бог знает куда, — и все молчком!
— Мы родственники Зинаиды Николаевны.
Саидову удалось скрыть удивление, только дыхание, ставшее прерывистым, выдало его волнение.
— Какой Зинаиды Николаевны? — преувеличенно ровным голосом
— Зинаиды Николаевны Кантакузен. Впрочем, подробности потом. Сейчас следует поторапливаться, — обратился я к шоферу.
Поглядывая на своего соседа краешком глаза, я явственно увидел, как он сжался, съежился, словно лопнула туго натянутая струна. Я ждал этого, — услышав фамилию Кантакузен, Борис понял всю безвыходность своего положения. Настало время, когда с него спросят ответ за кровь и преступления.
Наш «газик» резко затормозил у подъезда угрозыска. Из машины первым выскочил шофер, за ним медленно вылез Саидов. Потянувшись, будто только что встал ото сна, он зашагал к большой дубовой двери, с трудом волоча ноги.
— Что ты тащишься, словно тебя прокляла Сионская богородица! — прикрикнул я на него.
Борис жалко улыбнулся, пробормотал: «Ладно, ладно, вам все известно — тем лучше для вас!» — и тяжело затопал по широкой лестнице.
...Получив ордер на обыск квартиры Зубиной, я в сопровождении двух здешних сотрудников вновь отправился на Тургеневскую улицу. Остановили машину за углом и с соблюдением всех предосторожностей приблизились к дому номер девять. Один человек остался у ворот. Подойдя к застекленной двери, я прислушался: в комнатах не было слышно ни звука. Потом я осторожно заглянул в окно — лампочка по-прежнему лила свой неяркий свет, но тень от колыбели не шевелилась. Судя по всему, хозяйка еще не приходила. Ребенок спал.
«Надо сделать все, что в наших силах, чтобы черная тень его отца не отравляла ему жизнь», — подумал я.
— Как нам располагаться? — спросил Пиртахия, прерывая мои размышления.
Я огляделся. Один угол комнаты, тот, в котором висела колыбель, был отгорожен раздвижной ширмой. За этой ширмой укрылись Владимир и орджоникидзевский товарищ. Я сам собирался спрятаться за шкафом, который стоял в передней комнате. Но едва я перешагнул порог, как открылась входная дверь и показалась высокая русоволосая женщина с фарфоровым молочником в руке. Увидев меня, она удивленно подняла брови, молча поставила молочник на маленький столик в углу и недоуменно уставилась на меня. Потом, все еще не произнося ни слова, поглядела в другую комнату. Не увидев там Саидова, она обеспокоенно спросила:
— Где Борис? — Потом, видимо, чтобы исправить неловкость, смущенно улыбнулась. — Вы одни здесь, а где Борис Данилович? — Она медленно прошла во вторую комнату.
Я последовал за ней. Ребенок лежал в колыбельке и спал — это успокоило женщину. Она вздохнула с облегчением.
— Не волнуйтесь за Бориса, его, к счастью, удалось вовремя спасти.
— Спасти?! Ничего не понимаю... — В голубых глазах женщины мелькнуло искреннее недоумение.
«Раиса была права», — подумал я. Достаточно взглянуть на эту женщину, чтобы убедиться в ее честности и порядочности. Она не обладала броской и эффектной внешностью, но в то же время какая-то необъяснимая женственная привлекательность ее не могла не обратить на себя внимание. Худое, слегка удлиненное лицо, выпуклый лоб, губы, открывавшие при разговоре два крупных зуба, красивый подбородок с ямочкой посередине... Голова была гордо посажена на высокой, красивой шее. Умные, добрые глаза вселяли в меня уверенность, что с ней можно обо всем говорить откровенно. Но все же пока я предпочел осторожность.
— Все узнаете в свое время. Сейчас мы не можем вам
— Бог мой! Откуда могут быть недруги у Бориса, он ведь такой хороший. — Ольга схватилась за веревку, на которой висела колыбель, и притянула ее к себе, словно опасаясь, чтобы никто не отнял у нее ребенка. — К тому же сегодня ночью он со своими друзьями собирался ехать в Москву.
— С какими друзьями? — спросил я, приблизившись к ней.
— С Игорем и с Сергеем...
Сергей — это, наверное, второе имя Стася. Держа в руках Саидова, я мог быть уверен, что Стась от меня не уйдет. Но Игорь? Их главарь, атаман. Человек, которого Раиса характеризовала как бездушного и безжалостного. Страх перед этим «Бароном» преследовал ее даже тогда, когда она была за тридевять земель от него. Откровенно говоря, я не рассчитывал на столь скорую встречу с ним. Но уклоняться от нее нельзя. Сердце у меня стучало, как у охотника, который ставит капкан на лису, а находит в нем волка.
Я погасил свет в передней комнате. Теперь во всей квартире горела лишь одна лампочка.
— Как раз они — Игорь и Сергей — злейшие враги вашего мужа. Но сейчас не до объяснений. — Я отодвинулся в сторону, чтобы сразу же не попасться на глаза, если кто-нибудь вдруг откроет дверь. Потом, подойдя к женщине, я положил руку ей на плечо и как можно убедительней сказал:
— А вы возьмите ребенка и пройдите с ним за ширму. Лучше всего, если вы ляжете на пол — всякое может случиться, вдруг они вздумают сопротивляться.
Ольга Петровна побледнела, дрожащими руками взяла ребенка и, крепко прижав его к груди, скрылась за ширмой.
Достав из колыбельки детский тюфяк, я протянул его, чтобы она постелила его на полу, и спросил:
— А где они сейчас?
— Пошли в магазин купить кое-что на дорогу. Но почему-то задерживаются, — шепотом ответила Зубина.
Во дворе послышались чьи-то громкие голоса, смех. Я быстро вышел в переднюю комнату, укрылся за шкафом.
— Конечно, ничего невозможного... — произнес у самой двери тонкий голос. Я почувствовал, как в комнате повеяло холодом, — открылась и сразу же затворилась входная дверь.
— Никто не приглашает нас войти. Значит, медовый год продолжается, — голос, произнесший это, был холоден и ровен.
Первый голос Стася, второй, должно быть, — Игоря, отметил я. Мой обострившийся слух уловил легкое движение за ширмой в другой комнате: это приготовились действовать мои сотрудники.
— Руки вверх! — раздался внезапно их возглас.
— С места не сходить! — спокойно добавил я, выходя из своего укрытия. Красивый стройный мужчина, оказавшийся сзади, резко обернулся на мой голос, но, увидев мой взведенный «парабеллум», застыл. Вслед за ним повернулся и второй. Они глядели друг на друга, не понимая, что происходит. Ни один из них не поднял рук, но и о сопротивлении они не помышляли. Наши револьверы достаточно ясно выражали, что им не удастся даже пошевелить рукой. Безмолвный диалог двух соучастников, которые спрашивали друг друга глазами: «Сдаться или умереть?», — закончился. Игорь, словно протрезвившись от сна, покачал головой, это значило, что он решил жить. Пока человек жив, он может надеяться на спасение.