Потрясающий мужчина

Геллер Ева

— Когда ты должен быть завтра на работе? — спросила она.

— В восемь. Это, конечно, минус, что придется рано вставать, но рабочие на стройке начинают рано.

— Тогда тебе надо проснуться самое позднее в семь. Я несколько раз проехалась на пробу до твоей работы. В среднем дорога занимает тридцать пять минут. А до этого тебе надо спокойно позавтракать. И где ты будешь обедать? На этой неделе у меня еще каникулы, а потом ты можешь обедать в греческом ресторанчике. Мы с Меди любим туда ходить.

— Я сейчас

не готов ответить, где буду есть. Посмотрю, как устраиваются коллеги.

— У нашего грека совсем недорого, и это всего в пятнадцати минутах езды от твоей работы. А вечером во сколько вернешься?

— Надеюсь, около семи. Лишь бы там не увлекались сверхурочной работой, — Бенедикт зевнул.

— Тебе надо ложиться, — воскликнула мать, — немедленно! Виола может помыться внизу на кухне, у нас здесь вполне удобно. А тебе наверху никто не помешает.

— Хорошо, — зевнул Бенедикт, — я потом еще спущусь.

Я помогла его матери отнести тарелки на кухню. Кухонные стены были до половины выкрашены желтоватой масляной краской и сплошь усеяны жирными пятнами с налипшей на них пылью. Облупившаяся краска с потолка бросала тени, острые как ножи.

Все такое же старомодное, как и в комнате. Только морозильная камера новая. Кухонный стол был покрыт уродливой синтетической клеенкой в коричнево-оранжево-белую клетку. Над столом висела очередная репродукция на фанерке: «Страна лентяев» Брейгеля, со спящими крестьянами, которым летят в рот жареные гуси.

— Это была любимая картина Бенедикта, — пояснила его мать. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, спи спокойно. — Я посмотрела, как она поднимается по скрипучей лестнице в своем оранжевом костюме. Потом вытащила из дорожной сумки лосьон и ночной крем и почистила зубы над мойкой. На то, чтобы вымыться, у меня уже не было сил.

Лестница заскрипела вновь, и появился Бенедикт.

— Лапочка, — он поцеловал меня, — не грусти, что нам придется пока спать отдельно. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, до завтра, котик, — сказала я и тоже чмокнула его. Мы оба зевнули и засмеялись.

И долго еще, после того как я выключила лампу-глобус, у меня перед глазами мерцали напоминающие плесень деревья с обоев. Как-то иначе я представляла себе родной дом Бенедикта. И потом, здесь такие низкие потолки. Разве можно тут повесить мою люстру?

Засыпая, я слушала, как дождь стучит в окна со всех сторон.

3

В первое утро в новом доме я проснулась, погруженная в зеленоватый полумрак, и посмотрела на часы. В ужасе я вскочила и раздвинула зеленые шторы. В самом деле, было почти девять! Бенедикт проспал! В первый рабочий день! Я натянула джинсы и бросилась вверх по лестнице. В комнате Бенедикта была его мать. В серо-зеленом спортивном костюме она щеточкой вычищала пыль с моделей машинок

на полке.

— Бенедикт проспал! Доброе утро!

Она улыбнулась:

— Нет, он уехал вовремя, ровно в семь двадцать. В честь такого дня я подала ему завтрак в постель. Он так любил в детстве, когда в день рождения ему приносили завтрак и подарки в постель. Я думаю, в его возрасте первый рабочий день даже важнее, чем день рождения.

Я расстроилась, что проспала такое важное для Бенедикта утро.

— Меня доконал переезд, — сказала я, чтобы оправдать себя и Бенедикта, — поэтому Бенедикт и не разбудил меня. Я спала как убитая.

— Бенедикт от волнения всю ночь глаз не сомкнул.

Я дала себе клятву встать завтра пораньше и спустилась вниз. Мне срочно нужен был кофе, чтобы окончательно проснуться. Но я не осмелилась просить мать Бенедикта сварить мне его. Надо было подождать.

В воздухе танцевали пылинки, в доме царил покой, только в животе у меня урчало. Наконец я услышала, что Нора пошла на кухню, там заиграло радио. Я отправилась туда же. Она сидела за кухонным столом и листала рекламную газету.

— Можно мне чашку кофе?

Она показала газетой на поднос, на котором стояли кофейник-термос с вмятинами на боках и тарелка с одним бутербродом.

— В кофейнике еще должен остаться кофе. Бенедикт слишком нервничал, чтобы как следует позавтракать.

В термосе оказался один глоток тепловатого кофе.

— Ах, Бенедикт не предупредил меня, что пьет столько кофе. Моя Меди пьет только чай. Она даже считает, что в кофе есть что-то плебейское. Но я не смотрю на вещи так предвзято.

«Слава Богу, — язвительно подумала я, — что она смотрит на это не так предвзято». Я медленно жевала бутерброд и соображала, как приучить мать Бенедикта к мысли, что по утрам мне нужно не меньше двух полных чашек кофе. В голову ничего не приходило. Нора, без сомнения, ожидала, что я в ее доме буду заботиться о себе сама, и это было бы мне в сто раз приятнее, чем ждать, когда она меня обслужит. Я не в гости приехала, а насовсем.

— Мне бы хотелось еще немного кофе, — сказала я наконец и потом добавила: — Я приготовлю сама, ты мне только скажи, где у тебя кофе, Нора. — Так! Одолела! Назвала ее по имени! В самый первый день. Лед тронулся. Я улыбнулась ей.

— Все слева внизу в кухонном шкафчике. Только не бери чай в красной упаковке, он хранится специально для Меди. Это ей привез один из ее поклонников из Лондона.

Я с должным благоговением смотрела на красную упаковку с чаем, нашла фильтр и смятую пачку кофе. Там было пять или шесть зерен. Этого могло бы хватить от силы на одну чашку. Чтобы скрыть свое разочарование, я спросила:

— Ты каждый раз мелешь свежий кофе?

— Разумеется. Бенедикт считает, что выдохшийся порошок и свежесмолотый кофе — это небо и земля.