Повелитель Человечества
Шрифт:
– Меня зовут Иосос, – представилась одряхлевший гений. – Меня назначили помогать вам перед завтрашним военным советом.
– Нам не нужна никакая помощь, – сразу ответил Диоклетиан. – Там где мы сражаемся, уже есть мастеровые.
– Капитан-генерал считает, что вид одного из кустодиев Омниссии раненым и с повреждённой бронёй повредит моральному духу паломников и защитников Дворца.
На секунду Диоклетиан даже растерялся. Он рассмеялся, если бы смех не был столь же нелепым, как и моральный дух укрывавшихся в безопасности за стенами Дворца беженцев, который не имел значения ни на йоту. Война велась и проигрывалась
– Их моральный дух, – произнёс он с терпением, которого не испытывал, – вообще не имеет значения.
– Возможно и так, – согласилась Иосос, – но капитан-генерал настаивал, Золотой. Он – Первый из Десяти Тысяч, и его приказ является приоритетным.
Керия искоса посмотрела на него. Диоклетиан отступил, стиснув зубы, не позволив ответу сорваться с кончика языка. Керия была права – это ссора того не стоила.
– Можете работать, – равнодушно произнёс Диоклетиан.
Архиискусница приблизилась, трое сервиторов последовали за ней. Диоклетиан не шевелился, пока она быстро проводила скелетными металлическими пальцами по его доспеху. Дрожь в руках техножрецы прошла, когда сработали жидкостные компенсаторы в конечностях. Из нескольких распорок экзоскелета с тихим шипением вырвались тонкие струйки криопара.
– Золотой, – снова сказала она. – Я хочу, чтобы вы отметили, что я считаю честью своё назначение помогать вам. – Вокс-вибрации в голосе были полностью лишены эмоций. Диоклетиан замер, пока кончики тёмных металлических пальцев кружили вокруг рваной дыры в нагруднике. В наклонённом вытянутом черепе техножрицы раздались механические щелчки, пока она вычисляла необходимые ремонтные работы с уровнем точности далеко за пределами человеческого глаза. От царапания и скрежета её внимательного осмотра у кустодия заныли зубы.
– Такая невероятная жестокость, – произнесла Иосос, – причинённая столь прекрасной работе. Такие характерные сигнатуры в разрушении. Каждая рана в аурамите – что-то исключительное и уникальное.
Бормочущий гул заполнил воздух вокруг её аугметированного черепа, пока внутренние когитаторы изо всех сил старались обработать невозможные данные.
– Невероятно, – несколько раз произнесла архиискусница, а затем спросила. – Вы видите? Эти порезы в слоях аурамита фактически невозможны. Рассечения в области рукоятки грудины могут быть вызваны только тем, что нарушает законы физики. Чем-то, что появляется и исчезает в материальной реальности, и, оказываясь внутри металла, рассеивает, а не разрушает его.
– Очаровательно, – безжизненным тоном ответил Диоклетиан.
Грубые части хрусталиков глаз архиискусницы задвигались и снова сфокусировались. – Разве нет? И здесь болен сам металл. Это – не повреждение, это – инфекция. Инфекция в опорах ключицы пустила корни в слои аурамита, словно в плоть.
– Сколько времени займёт ваш осмотр?
– Невозможно подсчитать. – Три из множества рук Иосос потянулись к особенно жестокой пробоине в плече Диоклетиана, её пальцы задрожали от восхищения. Она погладила разорванную броню со звуком скребущих по камню ножей. – Я понимаю, что вам запрещено говорить о происходящем в Имперской Темнице. Но я могу спросить об Омниссии? Как Бог Машина чувствует Себя в добровольном изгнании в Своей священной лаборатории? Какие гениальные изобретения
Диоклетиан и Керия переглянулись. – Император в порядке, – ответил кустодий.
Иосос замерла, кончики её пальцев остановились на краях осматриваемой раны. Когитаторы в вытянутом черепе завыли, обрабатывая только что услышанное. Перед ответом она выпустила длинный поток исковерканного машинного кода:
– Структуры вашего голоса, – произнесла она глухо и низко, – свидетельствуют о том, что вы обманываете меня.
Диоклетиан показал зубы в выражении, которое не было ни оскалом, ни гримасой, это были блеснувшие клыки, выражение, которое могло быть у загнанного в угол льва.
– Император жив и продолжает работать, – произнёс кустодий. – Это успокоит вас?
– Успокоит.
Когда Диоклетиан забрал военный трофей со стены, три руки Иосос протянулись к реликвии, нечеловеческие пальцы техножрицы задрожали в настоящем человеческом страхе. Диоклетиан одёрнул предмет, не позволив его забрать:
– Где ваши манеры, марсианка?
Архиискусница тяжело задышала. – Где вы взяли это?
– Мне запрещено отвечать.
Керия прервала их коротким жестом. Диоклетиан повернулся, как и Иосос.
– Ты выглядишь вымотанным до смерти, – донёсся холодный голос от арочного входа.
Константин Вальдор, Первый из Десяти Тысяч, направлялся к ним. Резкий терранский ветер дул ему в лицо, по которому нельзя было определить к какой культуре он принадлежал, принося с собой ароматы далёких кузниц и химический привкус огромных орудий, протянувшихся рядами вдоль укреплений. Тронный мир всегда рождал щёлочный запах истории из праха миллиона культур, долгие тысячелетия воевавших друг с другом. Сейчас цикл беспощадно пошёл на новый виток. Впервые за долгую историю колыбель человечества познала мир. Император покорил всех и Pax Imperialis поднялся из руин. Вместо того чтобы сражаться на уже опустошённой почве, человечество направило свои величайшие и могущественнейшие армии в космос, вести войну вдали от родного мира.
И всё же несмотря ни на что война приближалась. Мир Терры оказался всего лишь иллюзией, рождённой ложной и глупой надеждой.
Керия поздоровалась с капитан-генералом быстрыми жестами. Диоклетиан приветствовал символом Объединения, прижав кулак к сердцу, Вальдор ответил таким же приветствием.
– Где Ясарик? – сразу спросил Вальдор.
– Погиб.
– Кадай?
– Погиб. Он погиб вместе с аднектор-примусом Менделем.
Вальдор помедлил. – Ра?
– Ра – жив. Он надзирает за защитой от последствий невежества Магнуса, – ответил Диоклетиан. – Я здесь вместо трибуна.
– Значит, Ра, – произнёс Вальдор, после недолгого молчания, словно взвешивал имя и последствия, которые оно означало. – Пусть будет так.
Иосос и её сервиторы-умельцы продолжали осматривать, чинить и заделывать помятый доспех Диоклетиана. Яркие искры разлетались от ацетиленовых сварочных инструментов в кончиках пальцев техножрицы, когда она прижимала их к повреждённым местам. Стоявший за спиной кустодия сервитор снял аурамитовые пластины и теперь подсоединял разрубленную вдоль правой лопатки связку мышечных волокон. Некогда великолепный Диоклетиан теперь стоял скорее в опалённой грязной бронзе, чем в имперском золоте.