Повелитель снов
Шрифт:
– Я хорошая, Дронов, хорошая… Просто очень-очень больна… И мне так жаль, что все мои мечты остались мечтами…
Он говорил мне нежные слова,Качал, как будто детку в колыбели,Как лодочку качает океан…О, если б знать, что желтая листваНе прорастет в заветренном апреле,Как трубами возвышенный органВдруг32
Стихотворение Петра Катериничева «Шансон».
Мечты остались мечтами… Как и эта песня… Где-то там, за горизонтом моего детства…
Мне пора… уходить. Я знаю, что… самоубийц не жалуют в том мире, в какой я уйду… Но… это вынужденное… Я убью не себя, а свою болезнь. Потому что… – Альба кивнула на Анину картину, – мне нельзя оставаться. Нельзя.
– Мы выпутаемся, Аля, ты вылечишься и будешь жить…
– Нет. Слишком много смертей я посеяла. Говорят, люди, ублажающие смерть многими жертвами, – создатели оружия и многозвездные генералы, – живут долго. Я знаю почему: им н е к у д а умирать. То, что их ждет т а м, лучше и не знать совсем. Со мною же… Своим вмешательством я оскорбила Гермеса, Повелителя снов, который дал мне дар, а я использовала его во зло, увлеченная… сатанинским вожделением: возвыситься над этим миром! И я – обманута… И это исправить уже нельзя никак.
А теперь – отпусти меня, Дронов. Я никуда уже не убегу. Мне некуда бежать.
Глава 93
– Нам некуда бежать, Аля. Нам.
– Вам и не нужно.
Альба вынула из платья декоративную булавку, подала мне, высвободилась из моих объятий, нетвердой походкой подошла к столу, коснулась щеки сидящей у стены Ани:
– Просыпайся, девочка… И забудь плохие сны… Теперь ты будешь видеть только хорошие.
Немного повозившись, я разомкнул наручники. Потом сложил их наподобие кастета, зажал в руке. Слабое оружие против двоих – или сколько их? – там, за стеной, но…
Альба заметила мое движение, улыбнулась рассеянно, кивнув на дверь:
– Там – просто два суслика. Один жестокий, другой – хитрый. Неужели ты их боишься?..
– У них есть оружие, и они умеют им пользоваться.
– Они обучены убивать. Ты – выживать. И еще… Ты умеешь жить. По-настоящему.
– Не всегда.
– Умеешь. И способен учиться дальше. – Она замолчала, глядя словно заблудившимся взглядом в пространство, сказала: – А этим… Им не придется больше убивать. Все записи, файлы и диски я уничтожила… А то, что в моей
– Там еще беспамятный Аскер. Альба, ты должна…
– Никому я уже больше ничего не должна. Никому и ничего. Прощай, странник. Живи долго и счастливо… У меня вот не получилось… Жила – как не жила…
Одним движением Альба забросила в рот ампулку, я метнулся к ней, но женщина замерла в кресле, гляда в пространство стекленеющими зрачками. Артерия на шее не билась, и… запах горького миндаля. Такой бывает при отравлении сильными цианидами.
Аня открыла глаза, увидела меня, улыбнулась:
– Олег… Я почему-то так крепко уснула… И сны мне снились ужасные… А потом – хорошие… – Она обвела взглядом помещение, увидела свои рисунки, спросила: – Где мы?
– Ты ничего не помнишь?
– Смутно. Я спала, потом мне приснилась Альба… Или – не приснилась… Потом я видела какой-то кошмар… Во сне. Где мы, Олег?
– Не знаю.
Я подошел к двери, прислушался. Там было тихо. Подошел к окну, отодвинул тяжеленную портьеру: на улице было светло, вот только был это вечер того же дня или утро следующего – не понять. В окно был виден только высокий сплошной забор, а само оно, как и следовало ожидать, было забрано снаружи литой чугунной решеткой.
– Альба! Что с ней?! – услышал я голос Ани.
– Она умерла.
– Потому что она… Потому что я… Где мы, Олег! Что происходит?! – Девушка перешла на шепот.
Словно в ответ на ее вопрос за дверью послышался невнятный шум, шаги, звук упавшего стула и следом – два выстрела. Они прозвучали почти синхронно и – все стихло. Если и были снаружи какие-то передвижения, то были они абсолютно бесшумны.
Замок в двери щелкнул дважды, ручка тихонько подалась вниз и замерла, словно стоявший за ней хотел было войти и отчего-то передумал. Я показал Ане взглядом, чтобы она спряталась за стол, а сам, сжимая в руке наручники, мое единственное оружие, быстро передвинулся к двери и стал сбоку, готовый встретить ударом любого, кто появится на пороге.
Но никто не появился. Раздался отчетливый и корректный стук, словно некто просил разрешения войти. Стук повторился, потом дверь легонько приоткрылась, и я услышал:
– Здесь Саша Аскеров. Войти-то можно?
Честно говоря, не помнил я уже голос Саши Аскерова! Совсем!
– Оружие на пол и толчком – в комнату. Потом – сам, пять шагов вперед.
– Дрон, прекрати концерт для идиотов с оркестром! Если бы желал тебя завалить, уже завалил бы. Имею опыт. Просто входить опасаюсь: шваркнешь по голове чем тяжелым, а мне ею еще думать и думать!
Дверь открылась на полную, и я увидел Аскера. Улыбаясь, он смотрел на меня спокойно и слегка насмешливо. В свободных брюках и распахнутой на груди шведке он походил на отлитую статую древнего атлета, зачем-то обряженную в современную одежду. На груди у него тускло блестел массивный золотой медальон с точкой посередине. И оружия при нем не было.
Из комнаты тянуло отчетливо пороховой гарью.
– Кто стрелял? В кого?
– Расслабься, Дрон. Помнишь старое кино? Которое ты смотрел очень маленьким, когда меня и на свете не было. «Никто не стрелял. Это я убил шпиона Гадюкина». Даже двух. А впрочем…
То ли напряжение постепенно проходило, но я вдруг почувствовал такую усталость, будто мне на плечи взвалили огромную ватную спираль, и она все увеличивалась, и окутывала со всех сторон, и мешала дышать… Я рассмотрел в гостиной два неподвижных тела. В руке каждого был пистолет.
– Что мы можем констатировать по факту? – продолжил Аскер. – Генерал Бобров вышел на известного международного террориста Алефа и погиб при попытке задержания последнего. Геройски, разумеется.
– Алеф тоже убит?