Повелитель теней. Том 2
Шрифт:
Изабо шла, высоко подняв голову. На её голубовато-бледном лице остались одни глаза, которые казались огромными чёрными провалами из-за лихорадочного блеска и тёмных кругов, окружающих глазницы. Длинное глухое одеяние скрывало следы перенесённых ею пыток, но передвигалась она тяжело, припадая на левую ногу.
Донцов опустил взгляд и посмотрел на цепи, тянущиеся за узниками. Он сразу разглядел висящие на них небольшие коробочки замков. Но это было последнее, что он успел рассмотреть. Узники вошли в зал и двери за ними закрылись.
Начались мучительные часы ожидания. Изредка из зала выскальзывали клерки и уходили, чтоб вернуться
Донцов с облегчением передал свой пост Элоту и ушёл к себе в комнату. Он снова сел перед окном, глядя на улицу, но, не замечая, что там происходит. Он словно прислушивался к тому, о чём сейчас говорят в том большом зале, где идёт суд. Кто оглашает обвинения? Есть ли у изменников защитники? Что они говорят в своё оправдание? Слушает ли вообще кто-нибудь, что они говорят?
Потом появился Дэн, он сменился с караула у покоев энфера. Присев рядом на край стола, он тоже посмотрел в окно, а потом тихо сообщил:
— Говорят, что это только первый процесс. В тюрьме ожидают своей очереди ещё сорок изменников. Все сознались, дают показания на других. Думаешь, тут начнётся цепная реакция, как в Салеме?
— Надеюсь, нет, — вздохнул Донцов. — Ликар — разумный человек, и вряд ли захочет ослабить своё положение введением реакционных мер. Только не перед войной. Скоро всё это сойдёт на нет. И, в любом случае, это не наше дело.
— Мне нравился Герлан, — задумчиво произнёс Дэн, — один из тех, кого сегодня судят. Он хороший человек, всегда давал трактирщику деньги, чтоб тот кормил двух детей бедной вдовы, которая вяжет коврики из остатков шерсти.
Донцов не нашёл, что сказать на это. Изменник Герлан заботился о бедных детях и при этом служил врагам своего королевства. Хорошенькая маленькая фрейлина влюбилась в красавца из Сен-Марко, оказавшегося шпионом, а он спокойно отбыл домой, чтоб вскоре пойти войной на город, где живёт её семья. Как всё запутанно в этом мире, и в отличие от многих других миров, любая ошибка здесь обходится слишком дорого.
— Меня больше заботит Изабо, — признался он, наконец. — Мы не можем спасти всех. Виноваты они или нет, у каждого из них были свои причины делать то, что они делали. Среди них могут быть хорошие люди и просто невинные жертвы, но мы просто не можем взвалить на свои плечи все беды этого мира. Мы отвечаем только за своих.
— Если честно, если б я мог выбирать, кого спасти…
— Подожди, — Донцов поднял руку, останавливая Дэна. — Не надо говорить такие вещи. Дело не в выборе, а в другом. Нам нужно относиться ко всему, что здесь происходит, как к чему-то, что нас не касается. И держать в приоритете только своих.
— То есть, если Сен-Марко нападёт на луар, мы тоже скажем, что нас это не касается? — возмущённо воскликнул Дэн.
— А ты готов убивать за луар?
— Конечно! Я клялся альдору в верности.
— Ты готов сейчас убить де Сегюра, Ла Моля и Ламбера?
— Они шпионы и сбежали, бросив здесь своих!
— Но они, в отличие от этих своих — не изменники. Они честно служат своей родине, в отличие от добряка Герлана. Мы должны оставить местным самим разбираться в их делах. Мы прилетели из другого мира, и однажды мы уйдём
— Я не знаю, — проговорил Дэн и, отойдя, лёг на свою койку.
— Этот мир не для нас, если мы будем принимать всё так близко к сердцу, — жёстко проговорил Донцов, обращаясь, скорее, к себе, чем к Дэну. — Мы просто должны помнить, что мы здесь лишь путники, зашедшие на огонёк. И не нам вмешиваться в эту жизнь. Мы просто должны сохранить своих и вернуться домой. И это всё, что знаю я.
Время тянулось нестерпимо медленно, но Донцов сидел, не меняя позы и глядя в окно невидящим взглядом. То, к чему он неожиданно пришёл через цепь последних трагических событий, теперь казалось очевидным. Именно этого и боялся Хок, держа их на привязи возле неподвижного «Пилигрима». Он слишком хорошо знал такие миры и понимал, что они затягивают и перемалывают души, подобно гигантским мясорубкам. А сам Донцов тогда рвался в этот мир, предвкушая приключения и подвиги, полагая, что уж он-то со своим непростым жизненным опытом выживет здесь и найдёт своё место. Но в том-то и дело, что главные испытания ждали не его тренированное тело, а его душу. Да, во всём луаре вряд ли сыщется боец, который справится с ним в бою, но и его можно вот так загнать в угол, поставив в тупик полной безысходности, когда он не может изменить то, что кажется ему ужасным и несправедливым. И опять, как когда-то, ему приходится делать выбор между жизнью своих и жизнью других, которые просто не являются для него своими. Снова, как на Гимеле, где ему пришлось убивать, чтоб выжить и спасти как можно больше тех, кто попал в разряд своих. Почему он думал, что столкнувшись с этой проблемой вновь, ему будет легче? Чем эта маленькая рыжая фрейлина хуже Изабо? У него не было на это ответа.
Дэн тоже молчал, лёжа на койке и глядя в потолок. Он чувствовал, что уже пора идти в трапезную на ужин, но ему не хотелось оказаться за общим столом, где рыцари будут обсуждать изменников и суд, проклиная тех, кому скоро предстоит умереть на городской площади. Здесь так просто относятся к жизни и смерти, словно это компьютерная игра, где всё можно перезагрузить, стерев прошлые неудачные шаги, приведшие к поражению. И это не похоже на мрачный готический роман, когда содрогнувшись от ужаса, всегда можно сказать себе: «Это только художественный вымысел, творчество писателя, который ставил себе целью испугать меня. Что ж, молодец, получилось, только на самом деле этого не было».
— На ужин пойдём? — спросил Дэн, не пошевелившись, и услышав тихое: «Не хочу», продолжил свои размышления.
Время текло, как густая смола по стволу дерева, медленно и вязко, почти неощутимо, но всё же настал момент, когда раздался унылый голос первого гонга. Первый светлый день закончился. Закончился ли вместе с ним суд? Или, может, его решили продлить на завтра, и тогда у осуждённых будет ещё немного времени для страданий, надежд и молитв, ещё одна долгая тёмная ночь, которая, быть может, принесёт чудесное избавление в виде помилования или хотя бы лёгкой быстрой смерти.