Поверженный демон Врубеля

Лесина Екатерина

– Послушай, – Стас не знал, как разговаривать с этой упрямой женщиной. – На тебя вчера напали. И причинили ущерб не только моральный. И напали, если разобраться, из-за моих дел. Моей непредусмотрительности. Следовательно, я обязан тебе возместить этот самый ущерб.

Людочка молчала, покусывая нижнюю губу.

– Хорошо, – спокойно ответила она. – Но поедем не в магазин. На рынок…

Ну, это Стас как-нибудь сам решит, куда ему ехать.

Егор Егорович Пасьянов при жизни обретался в мрачного вида доме. В былые времена дом относился к числу элитных, но ныне, глядя

на серые, грязные будто бы стены его, Стас не мог отделаться от мысли, что само это место располагает к самоубийству.

Темный холл.

Узкая лифтовая кабина за решеткой. И лифт поднимается медленно, с неприятным дребезжанием, которое заставляет вспомнить все истории о рухнувших лифтах. Он останавливается на седьмом этаже, где назойливо пахнет кошками.

Две двери, друг напротив друга.

Черный дерматин. Красный дерматин. Цифры латунные, потускневшие. Звонок-кнопка, на который давить приходится долго. И у Стаса даже появляется мысль, что зря они сюда приехали.

Никого нет дома.

Но дверь в конце концов открывается.

– Чего? – Женщина, которая стоит на пороге, не похожа на престарелую супругу профессора. Ей лет сорок, но все сорок читаются на крупном ее лице, черты которого однажды застыли в гримасе недовольства всем миром да с той поры и не меняли выражения.

– Нам бы Егора Станиславовича. Или жену его, – дружелюбно произнес Стас, и Людочка, прятавшаяся за плечом его, добавила:

– По важному делу.

Женщина задумалась, что было для нее непривычно, но из квартиры донеслось:

– Настенька, кто там?

– К вам пришли, – трубным голосом откликнулась Настенька. И обратилась уже к Стасу: – Разувайтеся. Я полы только-только протерла… ходют тут…

Она ворчала, но тихо, вполголоса, выплескивая накопившееся раздражение. Тапочки, впрочем, подала, не особо новые, не слишком чистые, но Стас взял: перетерпит. Он и сам не мог сказать, чего именно ждал от предстоящего разговора.

Откровения?

Разгадки?

Чего-то, что докажет не только ему, Стасу, но и другу Ваньке, что Стасовы теории убийства вовсе не так уж безумны.

Людмила взяла за руку, не то успокаивая, не то боясь потеряться в дебрях этой чужой квартиры. Ладонь ее была сухой, шершавой. И Стас сжал тонкие пальцы.

Успокоиться и вправду следовало.

Настенька вела их узким коридором. В квартире пахло пылью, кислыми щами и еще сердечными каплями.

– Прошу, прошу. – Егор Станиславович, а Стас не сомневался, что видит перед собой именно его, оказался благообразным стариком. Он был высок, сухощав и прозрачен. Поредевшие волосы благородной седины он зачесывал гладко, отчего черты его казались тонкими, если не утонченными. – Проходите… вы от кого, напомните?

– Мы не от кого. – Стас воспользовался приглашением Егора Станиславовича войти. В кабинете его, весьма просторном, пахло приятно: книгами и сандалом. Да и сам этот кабинет разительно отличался от прочей квартиры, во всяком случае, той части ее, которую Стас видел.

Огромное, до пола, окно.

Легкие шторы, прихваченные заколками-бабочками. Широкий подоконник с троицей разномастных горшков,

в которых крохотные деревья выглядели донельзя настоящими.

Стол. Книжные полки.

Книги.

И анахронизмом – новейший ноутбук.

– Мы сами по себе. – Стас подтолкнул Людмилу к креслу. – Мы хотели бы побеседовать о вашем сыне…

Егор Станиславович прервал его взмахом руки. Стасу показалось, что сейчас их выставят за дверь, но старик дверь лишь прикрыл, перед этим выглянув в коридор.

– Прошу прощения за сию странность, но… – Он извлек из кармана очки в простой оправе. – Я не хочу, чтобы нас услышали. Моя супруга… для нее эти воспоминания слишком тяжелы. А она недавно перенесла инфаркт. Ей никак нельзя волноваться. Настасья же слишком глупа или упряма, чтобы понять. Коль услышит, что мы про Егора говорим, всенепременно донесет… и тогда уж Мирочка вновь сляжет.

– Извините. – Людочка чувствовала себя здесь неудобно.

И ерзала, озиралась.

И хозяина разглядывала совсем уж пристально, хотя он, кажется, ничего против этого не имел.

Моложавый. И одет вовсе не так, как одеваются старики. Ему идут и джинсы, и вязаный кардиган с двумя карманами. И не выглядит он убитым горем.

Дверь вот запер.

– Не волнуйтесь, беспокоить не станут. Я часто так делаю, когда работаю с аспирантами… у Настасьи извращенное чувство юмора. Ей доставляет удовольствие мешать. То про чай спрашивает, то еще о какой ерунде, главное, что каждые пятнадцать минут предлог находит, а когда просишь не мешать, заявляет, что она на секундочку… честно говоря, не будь она Мирочкиной племянницей, давно бы нашел другую помощницу. Но Мирочка к Настасье привязана… и дочь у нее – хорошая девочка, умненькая… вот и приходится терпеть, запирать дверь. Если дверь заперта, то и Настасья успокаивается. Итак, о чем вы хотели спросить?

Егор Станиславович присел в кресло, казавшееся слишком большим для него. Но вот удивительно, не потерялся, напротив, гляделся он в своем кресле вполне на месте.

– И почему, простите, вы столько ждали… со смерти Егора год уже прошел… пусть покоится с миром. – Он перекрестился.

– Вы христианин? – поинтересовалась Людмила.

– Нет, – он ответил с улыбкой, – но иногда располагает… так вы…

– Мой брат недавно погиб, – Стас решил, что хватит с него словесных игр. – По официальной версии, от передозировки наркотиков. Но я знаю, что Михаил не был наркоманом.

Егор Станиславович слушал не перебивая.

– Он был художником. И незадолго до смерти ему заказали картину…

– Позвольте угадаю, по мотивам врубелевского «Демона»?

– Да.

Егор Станиславович откинулся в кресле и смежил веки, так он сидел несколько минут.

– Вы… вы, уж простите, не готовы поверить, что ваш брат был наркоманом и погиб по собственной вине? – Егор Станиславович дождался кивка. – Вот и Мирочка не верит, что Егор сам… все пытается убедить, что его убили, а теперь вот… я не хочу бередить события тех дней, но полагаю, вы не отстанете. Если не со мной, то найдете, с кем поговорить… и вас совершенно точно не остановит ее болезнь.