Повешенный
Шрифт:
— За меня даже не беспокойся. Богиня Мара этого зверя давно уже заждалась и ошейник из черного камня для него приготовила.
— Того самого? Инквизиторского?
— Того самого — хищно улыбнулась Василиса — Твое дело — довести барина с его подручными до моей избушки, и самому побыстрее оттуда уйти. А в деревне всем скажешь, что хозяин тебя прогнал, и ты не посмел его ослушаться. Они, мол и по своим следам легко с болот выйдут.
— Тревожно мне за тебя, голубушка… — покачал седой головой мужик — Я-то что, моя жизнь и полушки ломаной не стоит. А вот без тебя нам всем лихо будет.
— Мокошь-заступница
— Тихон, седлай коней! И поспеши. Кажется, добыча сама нам в руки идет!
Бахметьев ворвался в караульную возбужденный, в коротком полушубке нараспашку, с азартным блеском в глазах. Казалось, он даже помолодел в предчувствии предстоящей охоты. И гридни, словно заражаясь его азартом, повскакали из-за стола, побросав недоеденное.
— Сейчас будет в лучшем виде, барин! Куда хоть едем?
— В Михайловку. Ведьма там объявилась! Все кончилось мое терпение, возьмем ее нечестно и к инквизиторам потащим. А заодно и смотрины в деревне проведем.
Его подручные понимающе переглянулись и оскалились многообещающими улыбками. На эту стерву у всех был зуб. Степану она летом отказалась лечить сломанную руку, над Прохором зло посмеялась, когда он, краснея, пришел к ней со срамной болезнью, а Мишке эта гордячка прилюдно влепила пощечину, когда он попробовал подкатить к ней на прошлогодней ярмарке. Ну, сказал ей пару скабрезных комплиментов, так чего сразу бить-то по морде? Еще и грязной хозяйской псиной при его городских приятелях обозвала. Теперь за все заплатит…!
Через десять минут небольшой отряд уже мчался по проселочной дороге в сторону дальнего села. Распутица еще не добралась сюда, зимник был хорошо наезжен крестьянскими санями, и всадники неслись во весь опор, наперегонки с ветром.
— Ваша милость, лошадей так загоним! — крикнул на скаку Степан
— Не твоя печаль. Главное, не упустить гадину. Выберется на Волховский тракт — и поминай, как звали!
…В Михайловку всадники влетели часа в два пополудни. Проскакали через всю деревню и безошибочно остановились у избы местного бондаря Анисима. Пока барин, слезал с коня и разминал затекшие ноги, Мишка с Прохором уже вломились в избу и, заломив за спину руки, выволокли оттуда перепуганного мужика. Бросили его перед хозяином полураздетого и босого на сырой снег, Степан придавил ему спину сапогом, не давая подняться.
— Лекарка где? — спросил Бахметьев, брезгливо приподняв подбородок холопу кнутовищем
— Какая лекарка? — испуганно переспросил мужик, выплевывая снег, забившийся в рот.
Вместо ответа в в воздухе просвистел кнут и опустился на спину несчастного, вырывая у него болезненный крик и вспарывая ветхое, домотканое полотно рубахи.
— Хочешь родового дара моего попробовать? — Бахметьев помахал рукой, больше пугая.
— Так ушла она барин, а куда не ведаю!
Кнут просвистел еще раз, и Анисим выгнулся от боли, не сдержав еще одного крика. Из избы
— Не губи, барин! Пощади! Все скажу, что знаю!
— Говори коли так. Но если соврешь, сожгу обоих до смерти. Вы меня знаете!
— На болота она собиралась! Сказала, ей нужно забрать сушеные травы с заимки, что на острове посреди топи.
— Вот как… И кто же нас туда отведет?
Баба испуганно замолчала и покосилась на мужа.
— То есть дорогу туда вы не знаете?
— Не знаем, ваша милость — опустив голову, тихо проговорил Анисим — откуда нам знать? Летом там не пройти, у нас даже детки туда за ягодой не ходят, лишь по краю болот собирают. А зимой там и вовсе делать нечего — болото теплое, до конца не промерзает. Снег со льдом только сверху коркой лежат, оттого и провалиться запросто.
Вокруг дома Анисима начала собираться толпа. Крестьяне снимали шапки кланялись.
— Что ж. Раз не знаете, выводите на улицу всех незамужних девок, от мала до велика. Сейчас выберем, кто с нами пойдет. У тебя же тоже дочки есть, Анисим? Эй, Мишка, Прошка, ведите его девок. А потом по соседним избам пройдите.
Баба снова заголосила, к ней тут же присоединились другие, которые стояли чуть поодаль. Все крестьяне прекрасно знали, чем заканчиваются такие «смотрины».
— Молчать! — рявкнул Бахметьев, и все разом заткнулись — Думаете я не знаю, что вы к ведьме на болото бегаете и ее отварами лечитесь вместо того, чтобы святую молитву лишний раз прочесть? А кто праздники языческие справляет и обряды бесовские проводит?! Все знаю!
Из толпы вперед протолкался староста — худой как щепка, лысоватый мужик Артемьич.
— Барин, позволь слово молвить! — староста повалился в ноги — Ежели с лекаркой, что не так, надо городскому приставу сообщить, а тот уже инквизиторов вызовет. Закон таков, нужно — я и сам до города доеду, передам письмецо.
— Вот тебе закон! — Бахметьев ударил ногой в лицо старосты, тот, охнув, повалился в снег — На своих землях я главный для вас закон.
— Нет, ты посмотри Степка, какае все ученые стали… — помещик повернулся к гридням — Прямо законники! Барина он учить вздумал.
— Дык, Василий Николаевич, Петрополь рядом — тама и нахватались — Степан наклонился ближе к барину, перешел на шепот — Там же недавно бунт был. Энтих… вольнодумцев.
— Без тебя знаю — Бахметьев сплюнул прямо на спину старосты — Дурни, думали, что у нас как в Европах жить можно, свободу им подавай. Нет, ты посмотри! — помещик схватил за волосы Анисима — Какая у нас может быть свобода?! Это же пугачевы, бунтовщики — все пожгут, все поломают, только дай слабину. Как к ведьминой заимке дойти?! Последний раз спрашиваю?!
Тем временем Мишка и Прошка вытащили за волосы из дома Анисима трех девчонок разного возраста. Кинули их в снег рядом с отцом, и сразу пошли по соседним избам. Молчавшие до этого селяне заволновались, снова раздались крики и испуганный вой баб.
— Барин, не губи! — староста зажимая разбитый нос, из которого лилась кровь, опять простерся перед барином — Анисим пойдет на болото!
Иван повернулся к мужику, кивнул ему на голосящих дочек и жену.
— Ведь пойдешь же?
— Пойду. Куда ж теперь деваться…