Повесть былинных лет
Шрифт:
Отойдя подальше, Степан размахнулся и выплеснул содержимое ведра в лицо Муромцу. Однако не рассчитал маленько. Ведерко улетело следом за водицей.
— Ой-ей! — только и смог выдохнуть кузнец. Вода подействовала, но и ведерко, к сожалению, тоже.
— Ох! — вздохнул Илья, приходя в себя и судорожно шаря по печи.
С надетым на голову ведром он смотрелся колоритно.
— Кто задул лучину? — проревел богатырь, слепо тычась по сторонам. — Аспиды, ослепили-и-и-и…
Колупаев попятился к
— У-у-у-у… — ревел Муромец. — Кощеевы отродья!
Представление длилось несколько минут. Затем Илья наклонился, и ведро само спало с его пустой головы.
Муромец несколько раз глупо моргнул и, сфокусировав взгляд, очумело уставился на Степана.
— Ты кто?
В голосе богатыря чувствовался неподдельный испуг.
Колупаев ухмыльнулся:
— Я Степан Колупаев, кузнец из села Большие Мытищи.
Прозвучало все это довольно грозно и веско. Но на Илью впечатления не произвело. Он лишь тряхнул головой, словно пытаясь избавиться от наваждения.
— Какой нынче год? — вконец охрипшим голосом спросил он.
Вопрос поставил Степана в тупик. Не о том Муромец спрашивает, ой не о том.
— Сто одиннадцатый, — ответил Колупаев, — от рождества Велеса.
— Сто одиннадцатый?!! — в ужасе переспросил Муромец, после чего стал загибать могучие пальцы.
«Года считает!» — догадался Степан, внимательно разглядывая великовозрастного дитятю.
В рваной разлезшейся рубахе, весь заросший волосами… Ну прямо медведь, а не человек. Бородища ниже пояса. Усищи… страшно подумать. Басурман какой-то с большой дороги, а не богатырь.
— Тридцать три года, — сипло прошептал Муромец.
— Чего? — отозвался Колупаев.
— Я храпел на печи тридцать три года, — повторил богатырь, и глаза у него при этом были как у посаженного на кол половца.
— Так ты, значит… — догадался Степан, прикрыв рот ладонью.
Все становилось с ног на голову.
Не было никакого вероломного богатыря, нагло присвоившего себе чужую славу и сговорившегося с нечистым на руку летописцем.
Всего этого и в помине НЕ БЫЛО!
— Это что же получается… — прошептал Колупаев, быстро шевеля извилинами.
А получалось вот что. Илья все это время спал. Спал беспробудно, и пока он спокойно дрых, кто-то взял и присвоил богатырю чужие подвиги. Не спросив соизволения, совершенно самовольно.
Но зачем?
Сие пока было неведомо…
Муромец на печи, казалось, сейчас расплачется.
— Как же так? — хрипло причитал он. — Тридцать три года псу под хвост! Я ведь все как сейчас помню. Шестнадцать годков мне тогда от роду было. В ратный поход с другами собирался супротив Мамая-разбойника. С Масяней был обручен. Случился пир перед походом, я выпил и…
Богатырь с силой ударил кулаком по печи. Печь, как ни странно, выдержала.
— Летархия! —
— Ась? — вздрогнул Муромец.
— Летархия, говорю, — повторил Степан. — Мне один ученый грек за кружкой вина рассказывал. Он был этот, ескулап заморский… Ну, ведун, знахарь по-нашему. Так вот, иногда происходит, что человек ни с того ни с сего в спячку впадает.
— Аки медведь зимой? — удивился Илья.
— Ну да, — знающе кивнул кузнец. — Но токмо медведь, лишь на несколько месяцев в берлоге засыпает. А человек… может до конца дней своих так проспать…
— Дык как же это?
— А вот так, — наставительно ответил Колупаев. — Видать, с тобой эта самая летархия и приключилася. По-другому и не объяснишь. Ты что на пиру том пил, помнишь?
— Помню… э… э… Черничную водку!
— Все ясно! — кивнул Степан. — Не знал ты, видать, что знахари сельские ею от бессонницы селян врачуют. М-да, роковая оплошность…
— Ну а что с Мамаем? — виновато промычал богатырь, потирая мощную шею.
— А что с Мамаем? — удивился кузнец. — Я тогда мал был, не помню уже. Вроде как порешили его русичи. А иначе ведь и быть не могло. Погань всякая, на землю матушку посягающая, на Руси всегда отпор получала. Забудь о Мамае, тут дело посурьезней имеется.
— Какое? — икнул Муромец, сидя на печи и болтая босыми ножищами.
— Да вот тут… — начал было Степан и осекся. Как бы все попонятливей рассказать? Ведь Илья, похоже, и слухом не слыхивал о мерзавских происках того летописца.
— Понимаешь, брат… — издалека начал Колупаев, — я к тебе, собственно, скандалить ехал. Но теперь понял, что зря, конечно, я на тебя злился.
— Ты на меня злился? — переспросил богатырь. — Дык чего ж такого я мог тебе сделать, коль спал все эти годы?
— Ни при чем ты здесь, все верно! — согласился кузнец. — Я не об этом. Один брехливый летописец незнамо почему присвоил тебе невиданные подвиги, совершенные тобою якобы на земле русской. Но… как бы это сказать…
— Дык так и говори, — решительно махнул ручищей Муромец.
— В общем… — замялся Степан. — Все эти подвиги на самом деле я совершил. — Но то ли рылом не вышел, то ли имя у меня какое-то… не такое. Так или иначе, но летописец этот рассудил по-своему и присвоил все геройства… тебе.
— Мне?!!
— Вот-вот! Я поначалу думал, в заговоре вы. Решил через тебя того супостата найти. Но вижу теперь, все напрасно.
— Почему это напрасно? — басом взревел Муромец. — А что, ежели я хочу помочь тебе найти этого мерзавца? Пусть и не ведаю, где он скрывается, но помогу. Восстановим справедливость вместе! А заодно вот… кости разомну.