Повесть былинных лет
Шрифт:
— И где это вы только слов таких заумных понабрались? — усмехнулся Всеволод. — Уж не от Пашки ли Расстебаева?
Услышав имя знаменитого расейского смутьяна, дровосеки испуганно зашептались.
«Скорее всего, Пашкиного языка дело, — хитро прищурившись, подумал князь. — Ох поймаю я тебя, Расстебаев. Ох, и вздерну на виселице другим в острастку, себе в удовольствие».
За голову смутьяна в землях расейских было назначено большое вознаграждение. Удельные князья обещали за Пашку столько же золота, сколько он сам весит. Но Расстебаев
— Дерьмократия, значит! — повторил Всеволод. — Ну, будет вам сейчас ента дерьмократия.
И, обернувшись, князюшка зычно крикнул:
— Николашка, давай!
Из терема как ошпаренный выскочил Николашка, катя перед собой огромную деревянную бочку.
— Порох!!! — заголосили дровосеки и, забыв про свои топоры, бросились врассыпную.
— Стойте, ироды! — закричал Всеволод. — Не погубить вас хочу, а напоить вином славным, крепким!
Услышав магическое слово, дровосеки как по команде остановились и с не меньшим рвением кинулись обратно.
А Николашка тем временем уже поставил бочку на попа и ловко выбил деревянную крышку. Сладостный запах, идущий от бочонка, развеял последние сомнения бунтарей.
— Да здравствует Всеволод! — хором проревели улыбающиеся дровосеки. — Да здравствует князюшка!
Как по волшебству в руках трудового народа тут же возникли деревянные кружки.
Довольный Николашка подбежал к князю:
— Все исполнено согласно твоему велению. Дешевое заморское вино из дальних погребов.
— Да, и еще, — сказал Всеволод, с удовольствием наблюдая за веселящимися вокруг бочки дровосеками, — распорядись, чтобы к вечеру дружинники телеги подогнали для развоза супостатов.
Николашка быстро кивнул и уже было собрался исчезнуть в тереме, но князь его остановил:
— Это еще не все, пиши новый указ… — Секретарь с готовностью извлек из-за пазухи кусок бересты и маленький огрызок черного угля.
— С завтрашнего дня, — принялся диктовать Всеволод, — я, князь удела Сиверского Всеволод, повелеваю на всей принадлежащей мне земле ввести двенадцатичасовой рабочий день. Для лесных тружеников, в частности, к этим двенадцати часам добавляю еще — два.
— Но как же… — Николашка с восхищением посмотрел на Всеволода, затем перевел взгляд на веселящихся дровосеков, затем опять на Всеволода.
— Дерьмократия! — многозначительно произнес князюшка, прикладывая к сургучу на указе фамильный золотой перстень.
Совсем отчаялись княжьи племянники. Понятное дело, что без Ильи Муромца им возвращаться домой ни в коем случае не следовало.
На этот раз дубовой палицей князюшка наверняка не ограничится.
— Что же делать? — в отчаянии спросил Гришка, понуро садясь на
— То-то и оно, — согласился с братом Тихон. — Бежать нам, Григорий, нужно, бежать, пока не поздно.
— Да куда ж тут убежишь?..
— Ну, к тем же грекам, в эллинские земли. Говорят, русичам там охотно кров дают.
— Кто говорит?
— Да вот…
— Хорош брехать! — разозлился Гришка. — Где это видано, чтобы русский человек на носатых работал, за кордон бежал из земли расейской?
— Ну так там же все хорошо, — попытался возразить Тихон. — Культура, цивилязация, высокий уровень жития-бытия. Нужники прямо в домах, так сказать, все удобства!
— Удобства, значит? — окончательно рассвирепел Гришка. — Да на кой ляд мне все енто надо? Мне и тут, в Расее, жить хорошо. Пусть и под кустом каждый день сажусь, пусть иногда получаю от князя по головушке крепкой палицей, но зато это все наше, родное, расейское! И князюшка, и кустик, и палица тяжелая, из славного русского дуба выструганная. А так увидит тебя какой-нибудь грек и нос. свой тут же в сторону поворотит. К емигрянтам везде отношение как к псам безродным. Нет уж, пускай лучше меня князь порешит собственноручно, чем я в эту заграницу отправлюсь!
— Ну, тогда… — задумчиво протянул Тихон, — может, к половцам податься?
— Ты что, братишка, совсем сбрендил? — Григорий вытаращился на Тихона так, словно у того шапка на голове загорелась. — Да ты знаешь, ЧТО они с русичами беглыми делают?
— Знаю, — кивнул Тихон, — кумысом с кровью поят да козьим сыром потчуют.
— А ты когда-нибудь пробовал этот их кумыс?
— Не-а, не пробовал. А что?
Гришка на время запнулся, не в силах подобрать подходящее словцо.
— Ты, братец, конскую мочу когда-нибудь пил?
— Чаво?!!
— Вкус тот же!
— А ты что же, получается, пил?
— Что пил?
— Ну, кумыс ентот.
— Ты за кого меня принимаешь? — огрызнулся Гришка. — Конечно, не пил, но от других слыхивал, что это страшная дрянь. Пить ее худшая из пыток для русского человека. Ну а козий сыр… От одного его запаха русич в обморок падает. Твои, Тихон, старые валенки по сравнению с этим сыром цветочное благовоние!
— Значит, и к половцам бежать нет смысла, — закручинился Тихон, поигрывая висящей на поясе ратной булавой.
— То-то и оно! — веско буркнул Гришка. — Ты, брат, как хочешь, а я в Расее остаюсь. Мне что грек, что половец — сучий сын… А наши… Наши роднее!
Помолчали.
Погрустили.
— Эй! Да никак княжий гонец скачет! — вдруг встрепенулся Тихон.
— Где? — резво вскочил с пенька Гришка.
— Да вон пылища какая!..
И впрямь княжий гонец Ерема! Глаза вытаращены, язык набок, нос по ветру. Впрочем, и выражение лошадиной морды мало чем отличалось от выражения физии ездока.
— И как это он только нас отыскал? — с восхищением прошептал Гришка.