Повесть из собственной жизни. Дневник. Том 1
Шрифт:
На камбузе остались работать четверо: Краковской, Головченко, Леньков и Семенов; Таутер остался при лазарете. С ним я завела дружбу и пока что — веселую. Отношения простые, сегодня, напр<имер>, мне нужно было идти в город, я прямо пошла к камбузникам и спросила, кто свободен, и попросила Володю пойти со мной. А вечером он меня позвал к себе играть в карты. Мы дурили и смеялись, как можно только в кругу молодежи и притом — живущей не в общем бараке.
19 октября 1924. Воскресенье
Недавно
329
ПН, 1924, 12 октября, № 1370, с. 3.
Вчера получила М. Волошина «Демоны глухонемые» [330] и «К синей звезде» Гумилева. [331] Гумилев мне не понравился, другие сборники — лучше, а Волошин захватил.
Я не пишу стихов в синей тетрадке — уже три недели, и это мне неприятно.
Опять всю ночь я думала о Васе, О мальчике с зелеными глазами, Мотаясь на соломенном матрасе Под штопольными простынями. А он, на чьих губах всегда насмешка, В чьей голове одни пустые бредни, Ушел, совсем ушел, как сон последний, Походкой твердой и поспешной. На что ему моих стихов тревога? А мне на что обидных шуток стрелы? Но жду, все жду на вьющейся дороге — Фигуру в белом.330
Волошин М.Демоны глухонемые. Обложка Ив. Пуни, 2-е изд. — Берлин, К-во писателей в Берлине, 1923.
331
Гумилев Н.К синей звезде: Неизданные стихи 1918 г. — Берлин, Петрополис, 1923.
20 октября 1924. Понедельник
332
«Моим друзьям» (фр.).
Нет, хороши стихи Гумилева, дивно хороши!
22 октября 1924. Среда
Сегодня отправила два письма, одно в редакцию «Эоса», [333] другое — в «Студенческие годы» [334] . Послала кое-что из своих стихов и наиглупейшие препроводительные письма. А в конце концов поторопилась запечатать и все перепутала: то, что хотела послать в «Студенческие годы», отправила в «Эос». Вообще, что-то глупо. Но это — первый опыт, первые шаги в настоящей жизни.
333
Журнал «Эос», двухмесячник юной русской мысли. Редактор-издатель Л. Гончаров (Болгария).
334
Ежемесячный литературно-художественный и научно-публицистический журнал (Прага, 1922–1925). Издание Союза русских студентов в Чехословакии, затем — ОРЭСО.
Сейчас больше ничего не остается, как лечь спать. Вечером читала Джека Лондона «Мартин Иден», и эта вещь создала мне настроение, которое уже ничто не могло разрушить.
24 октября 1924.
Чем я хуже других? Неужели я так уродлива и не интересна? Почему около меня никого нет? Говорят, зависть — нехорошее чувство, а я завидую. Всем завидую, кто не один, у кого есть близкий человек. А ведь я совсем, совсем одна. Все как-то шарахаются от меня, игнорируют, не замечают. Когда я была поменьше, мысли у меня были такие возвышенные, то о патриотизме вопила, то мировые вопросы решала, — это и по дневнику можно видеть. Как это и ни было глупо, во всяком случае, я не была мелочной. А теперь! Должно быть, я действительно так измельчала, омещанилась, что ни одна серьезная мысль не идет в голову. А Мамочка и до сих пор считает меня недюжинной натурой, думает, что я выше всех здесь. Может быть, это и правда? Нет, едва ли. Я сама стала такая же ординарная, как и все. Но, если я такая же, как и все, тогда почему же все так отшатываются от меня? Единственное, что меня удерживает от окончательного падения, — это мои стихи. Именно то, что я сама создаю.
Я пишу «падение», но разве я так думаю? Разве у меня есть какой-нибудь намек на «раскаяние» за историю с Васей? Разве я не хочу иметь этих переживаний?
27 октября 1924. Понедельник
В субботу к нам пришел Вася Чернитенко и пробыл сутки. На «Корнилове» они устроились очень хорошо, но все же он думает при первой возможности ехать на работы.
Сейчас была у камбузников. С тех пор мы не собирались ни разу. Назавтра уговорились, что они придут ко мне, с ними хоть весело.
Взяла в библиотеке «Историю древней философии» Трубецкого. [335] Хочу серьезно заняться философией. Сейчас собираюсь кончить Дёме письмо.
А хочется мне, чтобы Франция скорей признала большевиков!
30 октября 1924. Четверг
Франция признала большевиков. Вчера это было в Тунисской газете. Сегодня на кораблях в последний раз был спущен Андреевский флаг. Больше он не поднимется. Но днем все было еще спокойно. А вечером с «Корнилова» явился Скрипников с запиской от старшего офицера, где тот просит срочно дать переэкзаменовку, так как каждую минуту можно ждать ликвидации. Он пришел уже без погон. Говорят, что весь личный состав эскадры будет списан в лагерь в двух верстах от Фервилля. На эскадре паника. Начинается она и у нас. Настроение такое, как четыре года тому назад — в момент объявления крымской эвакуации. Нервное и тревожное. Что-то будет?
335
Речь идет о книге: Трубецкой С. Н.История древней философии: Курс лекций — М., 1892.
А Папа-Коля получил сегодня письмо от Постникова из «Архива русской эмиграции», [336] где тот пишет, что вопрос о его назначении еще не решен и на днях будет снова поднят в министерстве.
До января-то мы, наверное, просуществуем, но что будет дальше?
2 ноября 1924. Воскресенье
Понемногу все утихомирилось. Говорят уже не о «признании», а о «выборах в Англии». В субботу был Петрашевич и говорит, что настроение на подлодках и миноносцах очень бодрое. Французы предлагают всем желающим бесплатный проезд до Франции, и штаб дает еще по сто франков. [337] Если бы мне предложили такие условия, я бы, кажется, поехала. Да только, пожалуй, придется и без таких условий ехать. Я ничего не боюсь. Я совсем не рада, что опять все так тихо и спокойно. Только было началось что-то интересное и уже кончилось. Одно утешение, что весной уже наверняка конец.
336
Речь может идти о ходатайстве С. П. Постникова, директора пражского «Русского исторического архива за границей» (основан в 1923 г.) за Н. Н. Кнорринга, сотрудника того же архива.
337
И. Кнорринг желаемое выдает за действительное.
Последнее время очень много работаю — чиню бушлаты.
9 ноября 1924. Воскресенье
Все гардемарины оделись в «штатское»: голландка навыпуск с поясом и с расстегнутым воротником, марсофлотские брюки с клошами, танки, а на голове капитанка, у всех вид апаша.
12 ноября 1924. Среда
Что было за эти дни?
Вечером пришел Вася Чернитенко. Притащил с собой стул, который Грибков свёз с «Алексеева». Настоящий, хороший, обитый кожей стул. Нужно же было столько тащить его. Живет он уже в Сиди-Ахмед, бесплатный проезд до Бизерты, жить там как будто и ничего, но тоска темная. Собирается через неделю или через две уехать во Францию. В субботу же получили письмо от Антонины Ивановны, она уже в Довилле. [338] Ее сын, Женя, предлагает в случае чего Папе-Коле помочь устроиться. Папа-Коля написал ему о Васе и просил помочь. Мне бы очень хотелось, чтобы он поехал в Довилль.
338
Речь идет о семье Наумовых, уехавших во Францию.