Повесть, которая сама себя описывает
Шрифт:
Ведь в трамвае Олег неспроста дал по башке Стиве, не до такой степени он простак, чтобы дать спроста. Просто не выдержало ретивое. Пулемета! Как же так?! Мало ему других телок? Ему и любая даст, на кой ляд ему Пулемет? Другое бы дело — Олегу.
Олегу, как и любому юноше, очень хотелось поиметь женщину. Но не любую, а чтобы непременно грязную. Ибо а как же иначе? Он, в отличие от своих оранжерейных приятелей, довольно повидал в жизни этих грязных девчонок, девок, девушек, баб, женщин! И всегда они были недоступны.
Началось все в незапамятные еще времена. Сложились народные сказки и прочий фольклор. Возникла русская литература. Потом все это было экранизировано. Потом родился Олег, а впоследствии все это прочел и просмотрел. И дополнил личными
Сказки учили, что прекраснейшая девушка государства, впоследствии супруга монарха, всегда выбирается самая грязная и оборванная. Когда эти сказки превратились в кино и мультипликацию, всякий имеющий уши (но главным образом глаза) убедился, что главная героиня-грязнуля очень красива в отличие от своих более благополучных сверстниц-уродин.
Трудно сказать, к какой эпохе относится возникновение этих сюжетов. До или после пришествия Христа. То есть являются ли они предпосылками или позднейшими иллюстрациями к известному тезису Спасителя о том, что последние станут первыми. Или, как впоследствии оригинально перевел эти слова на русский язык свердловский поэт А.Я. Коц: «Кто был ничем — тот станет всем».
Что же касается письменной русской литературы, то она, вне всяких сомнений, возникла уже после Пришествия и являлась позднейшей иллюстрацией. Но сколь яркой!
В свое время Олег, проявляя недюжинный интерес к глубинам и вершинам русского духа и выходя далеко за рамки убогой школьной программы, был очарован пленительнейшими женскими образами Достоевского. Сонечкой Мармеладовой, хромоножкой Лизаветой, Лизаветой Смердящей сугубо, а также той девочкой, забыл как зовут, которая хотела бы маленького мальчика распять, пальчики ему отрезать и любоваться на него, кушая ананасный компот.
И не только этими четырьмя. Он вообще много читал. Пожалуй, поболее Кирюши, только не такую фигню, как тот. Олег читал классиков и современников. Начал он, как и положено, с произведений школьной программы и уже там почерпнул для себя много прекрасных женских образов, а затем вышел за рамки программы и там почерпнул еще больше. Много интересного было у Толстого, Чехова, Серафимовича, Горького, Вересаева, Сологуба, Андреева, Сергеева-Ценского, а также и у другого Толстого. Советская литература также изобиловала пленительнейшими героинями Бабеля, Фадеева, Шолохова, Зощенко, Макаренко, Симонова и некоторых других авторов. Хороши были также кинофильмы, где, как и в книгах, можно было полюбоваться тем, чего так не хватало в жизни, — грязными, очаровательными женщинами. То есть женщин-то вокруг было предостаточно, но вот очаровательных… Их было маловато.
Помимо теории вопроса, Олег с детства знакомился и с его практикой. Когда живы были еще бабка с дедом, он ездил к ним летом в деревню. И там у него образовалась компания подружек. Он не особенно дорожил этой дружбой, но они почему-то очень к нему липли. И в ответ на долгие призывные девчачьи крики из-за забора он иногда снисходил, в смысле, выходил. Поболтать с ними на лавочке. Бабушка, посмеиваясь, характеризовала эту дружбу как «восемь девок — один я», хотя девок было меньше. Девчонки подобрались довольно неряшливые, с растрепанными косичками, грязными ногтями и коленками, в затрапезных платьицах. И хотя ему с ними было скучновато, но самолюбию льстило быть кумиром публики. Они взирали на него с восторгом и слушали во все уши с открытым ртом. Они приносили ему то сливы, то малину, то какое-то посыпанное сахаром домашнее печенье. А вот в городе он никогда не пользовался таким повальным девичьим обожанием. И уже после этого он стал с симпатией взирать на девчонок-замарашек, оставаясь равнодушным к аккуратным, чистеньким девочкам.
Но если этих подружек он ставил не очень высоко, то это больше потому, что жила неподалеку еще одна девочка, Таня, уже совсем другого сорта. Хотя какая девочка, скорее взрослая девушка, и очень красивая. Она была старше Олега лет на пять, а то и больше, и у нее был даже настоящий ухажер, учившийся на механизатора, с которым они целовались и обнимались. Но и с Олегом
Бабушка над ней и посмеивалась, и давала добрые советы. Дело в том, что мать Тани давно умерла, а отец, хромой и вечно пьяный дядя Матвей, в вопросах гигиены ни шиша не смыслил. Бабушка же смыслила лучше всех во всем на свете: в космонавтике, в кибернетике даже, потому что выписывала журнал «Наука и жизнь», а уж про искусство, медицину и политику знала решительно все. Смешно и говорить о какой-то там гигиене или домоводстве. Она советовала Тане, когда заходишь в свинарник, надевать косынку, а то все волосы моментально пропахнут навозом. А если руки настолько грязны, что уже не отмываются даже с мылом, то оттереть их можно жидкой глиной. А в баню надо ходить каждую неделю, а уж раз в месяц — непременно. А цыпки на ногах смазывать постным маслом. Таня все это слушала, но мысли ее были заняты другим — домашним хозяйством и предстоящим замужеством, так что ничего из сказанного она не выполняла. Таня стала для Олега первым в его жизни секс-символом, хотя такого слова он и до сих пор, кажется, не знает.
Продолжение было в пионерском лагере. Год был аккурат олимпийский. И все зажигали под антисоветские опусы группы «Чингисхан», игравшей в редком музыкальном стиле «мюнхенское диско». И все дружно плясали и пели: «Москау, Москау, забросаем бомбами, будет вам Олимпиада, а-ха-ха-ха-ха!» Все плясали и пели — это в СССР, естественно, все. Потому что за рубежом эта бодяга, говорят, не особенно котировалась. Да и в СССР, разумеется, далеко не все так делали, а только малая часть населения, а именно — поганая молодежь. Но молодежь тогда на девяносто процентов была поганая, так что все-таки изрядное число народу.
В том числе и в пионерском лагере. Там же тоже проводились дискотеки для старших отрядов, и вот там-то на дискотеке под звуки запрещенного «Чингисхана» и понравилась ему девочка Марина. Такая была совершенно обалденная девочка Марина. Высокая, красивая, грудь у нее такая, уже совсем как у взрослой, покачивалась. И притом что она была его ровесница, и такая веселая простая девчонка, но загадочная и нежная вместе с тем. И там, на дискотеке, она под «Чингисхан» танцевала «цыганочку», а это многие уже знают, что значит. Что она падает на колени и гипнотически быстро вибрирует персями! И Марина это делала, а он… ну, сами должны понимать, что он чувствовал. Да и все, конечно, пялились тоже. Но это еще была фигня по сравнению с мировой революцией. Мировая же революция, о необходимости которой так долго говорили, свершилась завтра.
Завтра, так себе выспавшись после вчерашней дискотеки, все встали и стали готовиться к очередному мероприятию. В поддержку международной солидарности всего прогрессивного человечества. И пионеры это человечество олицетворяли. В частности, и Марина. Она олицетворяла африканские народы.
Естественно, что дикие (ну ладно, развивающиеся) африканские народы нужно было олицетворять в особенной одежде. В идеале, наверное, — в набедренном поясе из шкуры пантеры или банановых листьев. Но где такое, во-первых, взять, а во-вторых, девочка-то, как выше говорилось, уже довольно подросла, и нельзя было с педагогической точки зрения, да она бы и сама не согласилась. Но как-то надо было решать вопрос, и вожатая, долго хмурясь и совещаясь со старшими девочками, решила, что одежды, конечно, чем меньше — тем лучше, но с ума только не сходя. И выбрали Марине самую короткую юбочку в лагере, надели рубаху и выше пупа завязали на узел. Так было нормально. Грудь прикрыта, а остальное чем голее, тем лучше. Очень пикантно получилось.