Повесть моей жизни. Воспоминания. 1880 - 1909

Богданович Татьяна Александровна

Меня чуть не до слез доводила эта нелепая мысль. Вот мне и было так обидно, когда он часами просиживал с ними.

Но все же, наконец, наступал и мой час. Тогда я могла увести Иннокентия Федоровича к себе в комнату, целиком насладиться беседой с ним и услышать привезенные им стихотворения.

Но как недолго длилось это время и как жестоко оно оборвалось. Каждый понедельник Иннокентий Федорович должен был присутствовать на заседаниях ученого комитета. Это очень тяготило его, как и вся его административно-педагогическая деятельность.

Щепетильно добросовестный человек, он считал себя обязанным выполнять все лежащие на нем функции. А это мешало ему, отвлекало от литературной работы.

Как о высшем счастье он мечтал о выходе в отставку. И этот момент уже наступал — он подал прошение об отставке и ждал со дня на день указа об освобождении его. Я тоже с радостным волнением ожидала этого счастливого дня. Я предчувствовала, каким пышным цветом расцветет его творчество, когда он сможет отдаваться ему целиком.

В конце недели я была в Царском селе, и Иннокентий Федорович обещал, что в понедельник непременно будет обедать у нас.

Наступил понедельник. С утра я с нетерпением ждала знакомого звонка и появления в дверях передней высокой, немного чопорной фигуры в педагогической шинели на синей подкладке.

Подошел и час обеда, время, когда он обыкновенно приезжал. Мы подождали. Наконец, тетя сказала, что его, верно, что-то задержало, а дяде надо после обеда уезжать. Все для него будет оставлено, но и нам, и детям пора обедать.

Мы пообедали, хотя аппетит у меня совершенно пропал.

Я волновалась при каждом звонке. Однако наступило 7 часов, 8,9…. Так поздно он никогда не приезжал. Ведь ему надо было сообразоваться с поездами в Царское село.

Ко мне пришел Николай Дмитриевич Соколов.

Никогда я еще не была так равнодушна к его приходу и не слушала так невнимательно его рассказов.

Я не знала только, что у нас был испорчен телефон. Я совершенно не обратила внимания, что за весь вечер к нам никто не позвонил, хотя обычно телефон у нас редко отдыхал.

Но вот в половине двенадцатого раздался звонок в дверь, и мне подали городскую телеграмму:

В ней было написано:

«Сегодня в 6 часов Иннокентий Федорович скоропостижно скончался у Царскосельского вокзала. Лежит в покойницкой Обуховской больницы. Платон».

Платон — пасынок Иннокентия Федоровича.

У меня помутилось в глазах, и я выронила телеграмму.

Николай Дмитриевич поднял ее, вызвал тетю и показал ей.

Потом он дотронулся до моей руки и сказал:

— Вы, конечно, захотите туда поехать. Пойдемте, я вас провожу.

Плохо сознавая окружающее, я встала, оделась и пошла вслед за Николаем Дмитриевичем.

Если бы не он, я не знала бы, куда ехать, к кому обратиться. Он разузнал, что Иннокентия Федоровича перевезли на Царскосельский вокзал. Там собралась его семья.

Мы поехали на вокзал. Я плохо соображала, что вокруг происходит, и смотрела на его семейных, как на незнакомых, ни с кем не здороваясь.

Вскоре

все куда-то исчезли. Николай Дмитриевич спросил меня:

— Вы не собираетесь ехать в Царское село? Сейчас отходит туда поезд.

Я покачала головой. Тогда он взял меня под руку, вывел из вокзала и посадил на извозчика.

Как в смутном сне вспоминаются мне фигуры на вокзале, среди них не было единственного, нужного мне, человека.

Дома тетя вышла к нам в переднюю и прошептала:

— Я побоялась сообщить дяде, что произошло. Он мог бы не вынести. Как же это случилось?

Николай Дмитриевич рассказал, что в шестом часу Иннокентий Федорович, проезжавший на извозчике мимо вокзала, вдруг сделал знак извозчику, чтобы он повернул к вокзалу. Сойдя с него, он сделал один шаг и сразу же упал со всего роста на ступени лестницы. Проходивший на вокзал врач, подошел к нему, выслушал и констатировал моментальную смерть от разрыва сердца.

Мне вспомнилось потом, как Иннокентий Федорович говорил шутя:

— Я бы не хотел умереть скоропостижно. Это все равно, что уйти из ресторана, не расплатившись.

Когда на другое утро я вошла в кабинет дяди, меня страшно поразило его лицо. Он точно постарел на десять лет. Вчера это был бодрый пожилой человек, сегодня он стал дряхлым стариком. Увидев меня, он сел в кресло и горько заплакал.

Я поняла тогда, какая горячая братская любовь соединяла двух братьев, несмотря на полное несходство во взглядах.

Если бы первым ушел Николай Федорович, Иннокентий Федорович наверно был бы так же потрясен.

Алфавитный комментированный указатель имен

Анненская Александра Никитична, урожденная Ткачева (1840–1915) — русская детская писательница, переводчица, участница движения за право женщин получать высшее образование. Опубликованное: «Трудная борьба», «Мои две племянницы», «Брат и сестра», «Миша и Костя», «Гувернантка», «Старшая сестра», «Чужой хлеб», «В чужой семье», «Неудачник», «Надежда семьи», роман «Анна», многочисленные рассказы, мемуары под названием «Из прошлых лет» в журнале «Русское богатство» за 1913 год — 5, 7, 11–16, 37–51, 54–61, 65–94, 98, 111, 123, 125, 126, 131, 132, 140, 141, 146, 149, 150, 152–154, 160, 173–177, 190, 194, 196, 201, 202, 235–238, 243, 248, 252, 259, 315–317, 327

Анненская Мария Федоровна (1850-?) — сестра Н. Ф. и И. Ф. Анненских — 68, 70–72, 78, 119, 125, 177, 216, 217

Анненская Наталья Федоровна (1840-?) — сестра Н. Ф. и И. Ф. Анненских — 68, 69.

Анненская Надежда Валентиновна, урожденная Сливицкая, в первом браке Хмара-Барщевская (1841–1917) — жена И. Ф. Анненского. Ошибка мемуаристки Т. А. Богданович — Надежда Валентиновна была старше мужа на 14, а не на 23 года — 25, 142, 143.