Повесть о бедном солдате

Привальский Всеволод

Рано утром четвертого июля полк вывели из казарм (накануне солдатам раздали боевые патроны) для «восстановления и поддержания порядка по приказу Временного правительства». В порядке же столица явно нуждалась: улицы запружены были простым народом, шагавшим куда-то в колоннах с большими кумачовыми полотнищами, на которых было написано: «Вся власть Советам!» Что такое Советы и зачем им нужна власть — Серников не знал, да и не интересовался. Поразило его другое: вместе с рабочими шли солдаты и тоже несли плакат с еще более непонятной надписью: «Да погибнет буржуазия от наших пулеметов!» Как потом стало известно, это были солдаты восставшего 1-го пулеметного полка. И вот по этим-то солдатам и рабочим было приказано стрелять — разогнать, рассеять и

восстановить порядок. И тут произошло неожиданное: при команде «На изготовку!» солдаты подняли винтовки, но при следующей команде — «Огонь!» — не раздалось ни одного выстрела. Как ни орали разгневанные офицеры, как ни матерились фельдфебели, полк стрелять отказался. Председатель полкового комитета, высоченный, рыжеусый Федосеев — в нем Серников с удивлением узнал того самого солдата, который самого главнокомандующего не побоялся спросить насчет землицы, — объявил командиру полка, что таково твердое решение полкового комитета: не стрелять. Полк отвели обратно в казармы, демонстрацию же разогнали налетевшие юнкера и казаки. Эти стреляли, убивали, секли шашками, не разбирая. По улицам Питера текла кровь.

В ночь с шестого на седьмое Серникова разбудил фельдфебель Ставчук и, сделав знак не шуметь, велел выйти во двор. Во дворе уже стояло трое солдат из других рот и прохаживался, нервно теребя темляк шашки, юнкер с лицом красиво-надменным и решительным. Ставчук сказал солдатам, что они поступают под команду господина юнкера, а потом, откашлявшись, сдавленным голосом добавил:

— Ленина поедете ловить, братцы, главного шпиона, есть такой приказ самого господина главнокомандующего. Ежели пымаете, хар-рошую награду получите.

У ворот стоял грузовик, в котором сидело еще несколько юнкеров. Солдаты перелезли через борт, шофер покрутил ручку, и грузовик, тарахтя и стреляя синим вонючим дымом, покатил. В городе было пусто и тихо, заря, едва занимавшаяся за Невой, еще не позолотила шпилей и куполов.

Переехали через мост, покатили по длинному проспекту, потом свернули в боковую улицу и на углу Широкой и Газовой остановились. Тут стоял шестиэтажный дом с двумя входами, с высокими окнами. Пошептавшись между собой, юнкера оставили двух солдат охранять входы, а Серникову и еще одному солдату велели идти о ними. Поднялись на третий этаж и остановились на площадке, куда выходили двери семи квартир. Пошарив взглядом, юнкер, исполнявший, видимо, обязанности командира, подошел к квартире № 24 и нажал кнопку звонка. Не отнимая пальца от кнопки, юнкер кивнул Серникову и коротко сказал:

— Давай!

Серников кинулся к двери и, подняв винтовку, принялся колотить прикладом. По всему дому пошел гул, и с каждым ударом Серников чувствовал, как приливает к сердцу злость. Вот она и пришла, та самая минута, когда наконец решится самое важное: сейчас арестуют они главного немецкого шпиона Ленина, и тогда кончатся наконец все беды, тогда останется только побить германца и можно будет вернуться домой, и уж тогда наверняка всех наградят землицей.

Дверь открылась, и юнкера с солдатами вошли в прихожую. Серников увидел немолодую женщину. Лицо ее было сердито, но ничуть не испуганно.

— В чем дело, господа? — спросила женщина.

— Вот ордер на арест Ульянова-Ленина, — сказал юнкер.

— Ленина здесь нет, — ответила женщина.

Но ее уже не слушали. Коротко скомандовав «За мной!», юнкер прошел в квартиру.

В комнатах оказались еще две женщины — одна постарше, другая помоложе, и высокий, могучего телосложения мужчина с растрепанной бородой и в железных очках.

Серников прежде всего бросился к мужчине и схватил его за рукав.

— Ваше благородие! — воскликнул он в возбуждении. — Пымал!

Но мужчина оказался вовсе не немецким шпионом Лениным, а господином Елизаровым, мужем старшей сестры Ленина. Серников уже и сам увидел, что вышла промашка: ничуть этот самый господин не похож на того лысого, с маленькой бородкой, портрет которого в газете показывал фельдфебель. Конечно, черт его знает,

может, и этот такой же шпион, вон как волком на их благородие глядит.

Между тем юнкер приказал начать обыск, и Серников с усердием затопал по комнатам. Он становился на четвереньки и заглядывал под кровати, рывком распахивал дверцы шкафов и сразу тыкал туда штыком. Ленина нигде не было. В одной из комнат Серников увидел большую корзину, запертую висячим замком. В уме его мелькнула догадка, от которой зло и радостно заблестели глаза. Поплевав на руки, он перехватил удобнее винтовку и оглянулся на женщину, которая вслед за ним вошла в комнату. В глазах ее мелькнул не то испуг, не то удивление, и Серников обрадовался; стало быть, верно он догадался. Пригнувшись, словно шел в атаку, он с силой воткнул штык в корзину. Штык легко вошел в нее и застрял в чем-то мягком. Серников с минуту постоял у корзины и не без усилия вытащил штык.

— Отчиняй! — сердито крикнул он женщине, у которой почему-то прыгали губы, будто она вот-вот расхохочется.

Когда откинулась крышка, Серников увидел кучу каких-то платьев, шалей, белье, и вдруг ему сделалось неловко. Не глядя на женщину, он вышел из комнаты, волоча за собой винтовку.

В общем, обыск так ничего и не дал, не нашли Ленина в этой квартире, хотя хозяева вовсе не скрывали, что он здесь жил, но на настойчивые вопросы, где он скрывается, пожимали плечами и отговаривались незнанием.

На всякий случай юнкер арестовал бородатого человека, хотя тот и предъявил паспорт на имя Елизарова, арестовал жену Ленина и прислугу, которая показалась подозрительной тем, что не сумела — то ли с перепугу, то ли от деревенской дурости — ответить, как зовут барина, у которого она служит. Покидая дом, юнкер оставил солдат стеречь, не появится ли Ленин, назначив старшим Серникова.

Впервые в жизни, неожиданно для самого себя, Серников оказался в положении начальника, командира, хотя под началом его был всего-навсего один солдат, заросший рыжей щетиной и с двумя выбитыми передними зубами. Как надо поступить в таком положении, Серников решительно не знал, на всякий случай он велел Федоту — так звали солдата — стать на часах у входной двери, сам же принялся расхаживать по прихожей, не выпуская винтовки из рук. Федот непринужденно присел у порога, закурил сам и протянул Серникову кисет. Свертывая цигарку, Серников подумал было, не приказать ли Федоту подняться и стать как положено, но промолчал.

В квартире слышались шаги, хлопанье дверей, стук передвигаемой мебели: видно, там наводили порядок после обыска. Через некоторое время дверь в прихожую отворилась, и женщина сказала:

— Идите чай пить!

Серников растерялся: как поступить ему в этом случае? Федот же живо поднялся, аккуратно придавил цигарку сапогом и, бросив Серникову: «Пошли, что ли!», отправился вслед за женщиной.

Когда Серников вошел в кухню, Федот уже сидел у стола, а винтовка его, словно обыкновенный деревенский ухват, стояла в углу у плиты. Покосившись на нее, Серников тоже присел, но своей винтовки не выпустил, осторожно поставив между ног.

— Вам с молоком? — спросила женщина.

Серников не знал, что ответить, и молча поднял на женщину глаза. Взгляд его выражал столько недоверия, недоумения, простодушия и затаенного страха, что женщина только вздохнула и налила ему в стакан с чаем молока из тонкого молочника.

— Ешьте, товарищи, — просто сказала она, — вы же, наверное, голодные. — И подвинула тарелку с бутербродами.

Федот, нимало не смущаясь, протянул лапищу, взял бутерброд с холодным мясом и разом проглотил, почти не жуя. Сразу схватился за другой — с сыром — и его тоже проглотил. Через несколько минут тарелка наполовину опустела, Федот с сомнением посмотрел на нее, гулко кашлянул и придвинул к себе стакан чаю.