Повесть о Болотникове
Шрифт:
— Буде! — оборвал челобитный дьяк. — Изрядно, бояре, учен. Лучше нас с вами…
Заспанная голова в теремном оконце затряслась от смеха.
— Це-сарь! Дай сахарку! — прокричал за дьячей спиной попугай.
Дьяк, оборотясь, посмотрел на кричавшую птицу. Взгляд скользнул по столу с лебяжьими перьями и букварем. Усмешка раздвинула заросшее космами лицо. Забавная мысль взбрела на ум.
Он раздельно четырежды хлопнул в ладоши.
Теремные слуги ввели в палату оробевшего отрока.
Синие глаза пробежали по стенному письму, по изразцовым печам, по шафам — полкам с дверцами.
— Ступайте! Не надобны! — сказал
— Здорово, дьяк! Прощай, дьяк! — закричали попугаи.
Отрок, попятившись, боязливо уставился на птиц.
— Диво тебе? — со смехом сказал дьяк. — Не страшись попугаев — они пригожие. Да ближе ступай. Пошто оробел, грамотей?
Холоп нерешительно двинулся к клетке.
— И чин у меня есть, — молвил дьяк, — а грамоте куда хуже твоего знаю. Просто сказать — ступить не умею, по псалтири едва бреду… — Взяв со стола букварь, он протянул его отроку. — Вот што надумал: обучи для потехи птиц грамоте.
Холоп, все еще робея, усмехнулся и, взглянув на клетку, бережно развернул букварь.
Азбука.
На полях — указ-правило. На одном листе голубок и подпись: «Не скоро поймаюсь», на другом — кулак и подписано: «Сильно бью».
— Што тут первое? — спросил дьяк.
— Первое тут большая полная государева титла.
— Сие разумно. А то все «цесарь» да «цесарь». Нешто наш государь немец? Ну, теперь читай!
Цепкие когти стиснули поперечные жерди клетки. Птицы разинули клювы и забили крыльями.
На свету, как тонкая цветная ткань, повисла лазоревая пыль.
— «Великий государь, царь и великий князь Борис Федорович, всея Руси самодержец!..»
— …самодержец! — повторили попугаи.
Отрок внезапно прыснул со смеху.
Затрещина прозвенела под крестовыми сводами. Дьяк быстро вырвал у холопа букварь.
— Ну, ты, шпынь! [6] — просипел он. — Кнута не ведал?! — В страхе крикнул палатным слугам: — Сведите его иным ходом, да не шумко, штоб никто не приметил!..
6
Шпынь— дерзкий балагур, буян.
Оставшись один, он долго озирался, вытирая пот.
Вытолканный из теремов холоп брел Ивановской улицей на Варварку, где с весны стояли домочадцы Телятевского.
В Китай-городе, за Гостиным двором, шел правеж [7] — выбивали из должников «напойные деньги». [8] Царь Борис закрывал кабаки, но все же их было вдоволь. В Москве холопу было тоскливо. Заслышав крики, он пошел быстрей…
Вспомнил родной Черниговский край — пчелиные угодья в лесу, куда он, бывало, уходил с Грустинкой. Дупла и пни стояли, залитые медом. Пчелы гроздьями усеивали ветви. Пчел собирали звуками рожка…
7
Правеж — от «править», «доправлять»: взыскивать с кого-нибудь долги, недоимки; применялся в России в XVI и XVII веках и состоял в том, что неимущего должника выводили на площадь и били длинными палками по ногам до тех пор, пока он не соглашался заплатить долг; иногда «правеж» продолжался в течение целого месяца.
8
Напойные
Пройдя огородами на княжий двор, он пошел мимо служб и жилых строений.
Холопы седлали для молодого князя чалого Звёздку. Конь зевал, обнажив челюсти; через весь его лоб шла лысина. Грива и хвост были до половины черны.
У крыльца пересмеивались боярские девки и грызли хрупкий, зернистый сахар.
Венцы вроде теремков качались на них, унизанные туманной ряской. Они затормошили его, закричали все разом:
— Отколе идешь?
— Чего смутный такой?
— Да молви что-нибудь! Немта! [9]
9
Немта — немой.
— Иду я из терема государева, — сказал он, усаживаясь на приступках. — Попугаев смотрел. Я их грамоте учил…
— Потешаешься! — закричали девки. — По глазам видать — обманываешь!
— Да ей же нет. Обучал я птиц государевой титле. Ну и смеху было…
На крыльцо в алой дорожной ферезее, [10] с витой плетью в руке вышел княжий сын Петр.
Холоп, не видя его, продолжал:
— Начал я, стало быть, по букварю титлу вычитывать, а попугаи-то — за мной, по складам: «…всея Русии са-мо-дер-жец…» Не лгу! Истинно так!
10
Ферезея, или ферязь, — старинная русская верхняя одежда, очень длинная, с длинными рукавами, без перехвата в талии и без воротника.
— Скоморошишь!
— Мысленно ли то?..
Витая плеть, свистнув по крылечным перильцам, ожгла спину холопа.
— Эй! Што про великого государя молвил?! — заорал, сбегая вниз, княжич Петр.
В приказе, куда приставы привели холопа, было чисто и тихо. Медный рукомойник висел у печи. В железных подсвечниках торчали сальные свечи. Дьяк и судья вслух читали доносы и просьбы. Перья скрипели на столах, крытых багряным сукном.
Со двора доносился крик:
— Да мы ж, как воеводе били челом, рубль денег дали, да княгине его полтину, да племяннику гривну, да людям их столько ж! Пусти нас, служивый, вот те крест — негде гроша взять!
— Ступайте! Недосуг нынче.
— Эх ты, рожа жаднущая и пьяная! — раздался голос, и тотчас кто-то быстро побежал от избы прочь…
— Кого приволок? — спросил дородный, большеухий судья у пристава.
Тот, склонившись над столом, что-то тихо сказал.
— Вона ка-а-ак! — молвил судья и задвигал ушами. — Это дело высокое. Надобно учинить особый сыск, тайно. Покамест на съезжую его…
Обитая войлоком дверь съезжей избы затворилась.
Шагнув из полутемных сеней на свет, отрок вступил в клеть с одним малым, забранным решеткою оконцем.
На земляном полу лежали люди. Ноги одного из них плотно стискивались притесанными брусками: он был «посажен в колоду» и заперт в ней на замок.
Рослый детина встал и подошел к холопу.
— Не бранись с тюрьмой да с приказной избой! — молвил он. — Верно?
Холоп тотчас признал человека, шумевшего на дворцовом крыльце.